Мужчина: Дождя…
Женщина: Каждую неделю по почте будет приходить чек, и на это можно будет рассчитывать. Старушка будет менять чек в банке, приносить мне книги и забирать белье в стирку… Всегда будут чистые вещи! Я буду во всем белом. Мне не надо никакой силы и никакой особой энергии, достаточно, чтобы только походить немного по эспланаде, по пляжу, без всяких усилий… По вечерам я буду гулять вдоль эспланады, вдоль пляжа. Найду себе какой-нибудь пляж, чтоб там можно было сидеть, недалеко от павильонов, где оркестрик, как стемнеет, будет играть из Виктора Херберта… Ну, конечно, большая комната со ставнями. Будет сезон дождей. Я буду так измучена после городской жизни, что только лишь буду тихонечко слушать дождь, никаких возражений. Морщины исчезнут с лица. Глаза не будут больше зверски вспыхивать. Друзей у меня не будет. Знакомых не будет даже. Спать захочется — буду медленно двигаться к отелю. Клерк внизу скажет: гуд ивнинг, мисс Джонс, а я лишь только еле-еле улыбнусь и возьму ключ. Газет читать не буду, радио ни разу не включу. Ни малейшей идеи о том, что происходит в мире. Пусть время проходит мимо меня бессознательно. Однажды я посмотрю в зеркало и увижу, что волосы мои стали седеть, и впервые осознаю, что живу под чужим именем в этом отельчике без друзей и знакомых, без всяких связей уже двадцать пять лет. Это меня немного удивит, но отнюдь не обеспокоит. Приятно, что время так легко проходит. Иной раз я могу отправиться и в кино. Буду сидеть в заднем ряду, в темноте, рядом с этими фигурками слева и справа, не имеющими ко мне никакого отношения. Смотреть на экран. Воображаемые люди. Разные истории о людях. Буду читать длинные книги и записки умерших писателей. Буду чувствовать себя ближе к ним, чем к людям, которых я когда-то знала до того, как вышла из игры, чудесно будет и так прохладно дружить с мертвыми поэтами, ведь не надо будет их трогать или отвечать на их вопросы. Они будут со мной говорить и не ожидать ответа. И я буду дремать, слушая их голоса, объясняющие мне смысл мистерий. Буду засыпать с книгой в руках, а дождь все будет идти. Проснусь, услышу дождь — и опять засну. Сезон дождя, дождя, дождя… Потом однажды, закрыв книгу или вернувшись из кино в одиннадцать вечера, я повернусь к зеркалу и увижу, что поседела. Абсолютно белые волосы. Белые, как пена на волнах. (Встает и движется по комнате, продолжая говорить.) Проведу рукой по своему телу и удивлюсь, какой легкой и худой я стала. Боже, какой я буду худой! Почти прозрачной. Вряд ли реальной. Потом я осознаю, что я тут жила, в этом отельчике, без всяких связей, ответственностей, тревог и передряг, вот уже около пятидесяти лет. Полстолетия. Практически всю жизнь. Я не могу даже вспомнить имена тех, кого я знала до того, как сюда приехала, и что это значит — ждать кого-то, кто может не прийти… Потом я узнаю — глядя в зеркало: пришло мне время снова выйти на эспланаду, где сильный ветер будет трепать меня, белый, чистый ветер, дующий с края света и из-за края пространства, что бы там ни было. (Шатко и неуверенно снова садится у окна.) Тогда я выйду и пойду по эспланаде. Я буду одна, и ветер будет выдувать из меня все, и я буду становиться все тоньше и тоньше.
Мужчина: Бэби, вернись, иди сюда!
Женщина: И тоньше, и тоньше, и тоньше, и тоньше, и тоньше!
Он проходит через комнату к ней и вытаскивает ее из стула.
И потом у меня совсем уже не будет тела, и ветер меня возьмет навсегда в свои прохладные белые руки и унесет!
Мужчина (прижимается ртом к ее горлу): Бэби, вернись ко мне в постель!
Женщина: Я хочу уйти, я хочу уйти!
Он отпускает ее, и она, неудержимо рыдая, выходит в середину комнаты. Садится на кровать. Он вздыхает и высовывается из окна, огоньки мелькают за ним, дождь усиливается. Женщина дрожит и скрещивает руки на груди. Рыдания ее затихают, но дышит она с трудом. Огоньки мелькают, ветер холодно хнычет. Мужчина все в той же позиции высовывается из окна.
(Наконец мягко ему говорит.) Ложись в постель. Возвращайся, бэби.
Он поворачивается к ней своим потерянным пустым лицом, как будто…
Занавес падает