Внизу то и дело происходят ссоры: Витька Панков говорит, что Профессор просто выдумывает некоторые фамилии, пользуясь его, Витькиной, необразованностью.
— А ты посмотри в энциклопедии, посмотри! — возражает Профессор, теребя очки на носу. — Не знать, кто такой был Доницетти, — это просто стыдно! Известный итальянский композитор. У него еще есть опера «Любовный напиток».
— В Большом театре она не идет! — заявляет Витька.
— Мало что не идет! А ты посмотри в энциклопедии.
— Ты знаешь, что в поезде нет энциклопедии, потому и говоришь «посмотри»!
Вместо энциклопедии все трое обращаются к Сергею Сергеичу: он едет в соседнем купе. И каждый раз оказывается, что Профессор прав.
Нет, Витенька, здесь нужно головой работать, а не ручками и ножками! Вот у тебя и не выходит!..
А Андрей в коридоре учит Капитана делать комплекс утренней гимнастики своего собственного изобретения. Возится с ним, как нянька. А на меня даже не смотрит.
13 августа.
Сегодня утром приехали в Сталинград.
К нам в купе зашел Сергей Сергеич.
— Ну, первый отряд, — сказал он, — идемте немного попутешествуем по Сталинграду. А вы, Андрей и Саша, будете нашими проводниками. Вы ведь город хорошо знаете.
— А мы вовсе не вдвоем убегали в Сталинград, нас больше было, — угрюмо ответил Андрей.
Сергей Сергеич покачал головой, словно хотел сказать: «Неужели вы до сих пор не помирились? Зря, очень зря!»
Мы прошли через знакомые ворота, справа от вокзала, и оказались в городе. Мы видели Сталинград всего двадцать восемь дней назад, но он очень сильно изменился. Мостовая, которая была раньше разворочена, теперь сверкала асфальтом. А в небольшом домике, где раньше сквозь окно можно было увидеть небо, теперь уже жили люди и на окнах стояли цветы.
Мы искали забор, на котором написали свои имена. Я отлично помнил, что забор этот был в конце квартала. Мы прошли весь квартал, но забора уже не было. Не было и строительных лесов, которые скрывались за этим высоким забором. На том месте, где стоял забор, теперь был широкий тротуар, а над тротуаром возвышался новый пятиэтажный дом.
— Пойдемте вон туда, — сказал Сергей Сергеич и повел нас через дорогу, на противоположную сторону улицы.
Мы подошли к высокому кирпичному дому.
— Вот эту школу мое подразделение защищало от врага, — сказал Сергей Сергеич. — Фашисты с воздуха разворотили крышу школы, разбили перекрытия. Но в самое здание мы их так и не пустили! И видите, школа уже восстановлена и в ней снова учатся здешние ребята.
Вот это да! Оказывается, Сергей Сергеич — фронтовик. И даже в Сталинграде воевал!
Я вспомнил концерт, который был у нас в день открытия лагеря. Значит, Сергей Сергеич тогда ни у кого не одалживал гимнастерку и галифе, в которых я чуть не утонул. Это была его собственная форма. Его собственная!..
Мы обошли школу кругом. До начала учебного года оставалось больше пятнадцати дней, но над главным входом уже был вывешен большой плакат: «Добро пожаловать!»
«Наверное, у Сергея Сергеича есть медали и даже ордена, — подумал я. — Но только он их никогда не надевает. А Витька Панков какой-то несчастный спортивный значок даже на пляже носит: нарочно майку никогда не снимает!»
Когда поезд тронулся, Сергей Сергеич и Катя пришли к нам в купе. Они долго разговаривали с нами, приглашали к себе на завод.
— Приходите к нам в гости, — говорил Сергей Сергеич. — Мы вам пропуска закажем, цехи посмотрите. Ну как, Андрей, придете к нам с Сашей?
Андрей ничего не ответил.
Мне очень хотелось в эту минуту сказать ему: «Андрей, не сердись! Я, честное слово, все понял… Я никогда, никогда в жизни больше не буду подводить товарищей! И все дела научусь доводить до конца… Честное слово, научусь!» Но ничего этого я, конечно, не сказал.
14 августа.
Поезд все приближается к Москве. Пора кончать свой дневник. Получилась целая толстая книга. А каждая книга должна иметь название. Как же мне назвать свой дневник? В лагере я провел двадцать шесть дней. Пять дней был в дороге… Всего, значит, получается тридцать один день. Так я и напишу на обложке: «Тридцать один день»…
Катя предупредила, что, когда поезд остановится, мы все должны будем построиться и организованно, со знаменами, горном и барабаном выйти на перрон.
Чем ближе к Москве, тем сильней я волнуюсь. Интересно, кто меня будет встречать — мама или папа? Не терпится скорей приехать. Чтобы время бежало быстрей, я попробовал заснуть, но у меня ничего не вышло. Тогда я попытался, как говорит Галка, «подумать над собой». Раньше у меня все не было времени, а вот сейчас как раз можно было и подумать. Но мысли в голову полезли такие грустные, такие печальные, что я совершенно неожиданно заснул…
Когда я проснулся, поезд уже подходил к перрону, к тому самому, с которого мы уезжали. Все стали прощаться. И тут впервые я назвал Профессора — Колей, а Мастера — Левой… Неужели Андрей ничего мне не скажет на прощание? Нет, в самый последний момент он, конечно, опомнится — я уверен…
Все стали готовиться к торжественному выходу на перрон. Но никакого торжественного выхода не получилось: как только поезд остановился, все папы и мамы хлынули в вагон и не дали нам построиться.
«Кого же я сейчас увижу — маму или папу?» — думал я. А увидел Галку. Она налетела на меня и стала целовать. Я весь похолодел от стыда (к чему эти нежности?). Но тут я заметил, что Андрея тоже целует какая-то полная пожилая женщина, и тогда немного успокоился. Мне показалось, что женщина сердито смотрит на меня. А потом я понял, что она просто очень похожа на Андрея, а Андрей на меня сердит, поэтому мне показалось, что и она тоже сердится.
И вдруг я увидел, что Андрей вместе с этой самой пожилой женщиной выходит из вагона. Значит, он так и не простил меня! Значит, мы с ним никогда-никогда больше не увидимся! А я-то мечтал познакомить его со всеми ребятами во дворе и каждое воскресенье куда-нибудь ходить вместе…
У меня даже все лицо вспотело от волнения, и я стал вытирать его рукой. А Галка строго взглянула на меня и своим обычным тоном произнесла:
— Для этого существует платок!
Я полез в карман за платком. Но у меня платков никогда не бывало: я их тут же терял. В кармане лежала какая-то бумажка. Откуда она? Я вынул ее и развернул. Там было написано всего несколько слов: «Полянка, дом 10, квартира 3». И все…
Но больше мне ничего и не нужно было! Я знал, что эту записку написал Андрей. Значит, он сунул ее мне в карман, когда я спал. Значит, мы с ним увидимся! Тут я взял и поцеловал Галку…
ГОВОРИТ СЕДЬМОЙ ЭТАЖ
Повесть
Рисунки Б. Винокурова
Песня под окном
Ровно в восемь утра грянула песня. Она была такой громкой, что, казалось, певец вскарабкался на водосточную трубу, под самые окна, а подпевавший ему хор расположился где-то на ступеньках пожарной лестницы.
Со сна Ленька не мог понять: откуда во дворе эти голоса и эта музыка?
Из коридора послышался ворчливый голос соседки:
— В воскресенье поспать не дадут!
— Спать надо ночью, а утром как раз нужно петь! — возразил голос шофера Васи Кругляшкина.
Да, сегодня, конечно, было воскресенье: в обычные дни по утрам шофер Вася вообще не разговаривал с ворчливой соседкой — это отнимало слишком много времени, и вполне можно было опоздать на работу. К тому же, как говорил Вася, «шофер должен беречь нервы во избежание уличных катастроф».