— И этого ты стыдился? Этим нужно гордиться! — повторила она. — Поздравляю тебя! Поздравляю тебя, Шура! Ты — настоящий поэт!
— Я?.. Поэт?..
— Ой, не притворяйся, пожалуйста! Хватит уж скромничать, хватит! Тут же русским языком написано: «Саша Петров, Москва».
Я схватил газету — и в самом деле, под стихотворением стояла подпись: «Саша Петров». Бывают же такие совпадения!
— Я уже всем газету показала, всем! — затараторила Липучка. — Ой, какой же ты молодец! Наш плот прославил! Прямо на всю страну! Только почему ты написал «Москва»? Написал бы лучше «Белогорск». Ведь ты здесь сочинял? И даже прикрасил кое-что! Но это ничего — поэты всегда так делают. А кто это «герои-моряки»? Веник, да?.. — Липучка затрясла плечами, схватилась за живот. — Ой, а я ведь сразу заметила, что ты в рифму говорить умеешь! Еще в самый первый день. Помнишь: «не плот, а флот», «он — не Антон»?.. А потом я заметила, что ты по утрам так задумчиво-задумчиво сидел за столом. А только я входила — и ты сбрасывал тетрадь под стол. Думаешь, я не заметила? Ты по утрам стихи сочинял? Да?.. Вот и сейчас даже тетрадка под столом валяется. В ней новые стихи, да?
Липучка, пригнувшись, бросилась к столу и схватила тетрадку. Я кинулся за ней: ведь там, в тетрадке, были советы нашей учительницы русского языка, как лучше мне подготовиться к переэкзаменовке.
Я вырвал тетрадку:
— Это не стихи… Это… совсем другое…
— Ой, как же не стихи? Опять обманываешь, да?
— То есть там стихи… Но я еще не могу их показать. Я еще…
— Ой, покажи! Покажи! Прямо любопытно до ужаса!
— Нет-нет, — сказал я, поспешно пряча тетрадь под скатерть. — Сейчас нельзя… Я еще не обработал как следует. Вот обработаю — и тогда обязательно прочитаю…
— Новое стихотворение, да?
Я неопределенно пожал плечами.
— Ой, понимаю! Писатели всегда много раз переписывают свои произведения. Вот Лев Толстой, например, «Войну и мир» семь раз переписывал. Я сама где-то читала…
Через секунду она пришла в восторг от нового открытия:
— Ой, Шура, а у тебя ведь и имя такое поэтическое — Александр! Как у Пушкина.
Не знаю, с кем бы еще на радостях сравнила меня Липучка, но тут, к счастью, появился Саша.
Сашина тайна
Он был очень серьезен. И, как всегда в такие минуты, руки заложил за спину, глядел исподлобья и нетерпеливо покусывал нижнюю губу. А говорил коротко, отрывисто, вроде бы приказания отдавал:
— Ну-ка, выйди, Липучка. Прогуляйся!
Липучка независимо устремила в потолок свои глаза и нос, усыпанный веснушками:
— А чего ты распоряжаешься в чужой комнате?.. Шура, мне можно остаться?
Я взглянул на Сашу, потом на Липучку, потом на пол и неопределенно пожал плечами.
— Секреты, да? — насмешливо спросила Липучка. — Говорите, что девчонки секретничают. А сами?
Мы с Сашей молчали.
— Значит, мне уходить, да?
— Вот-вот, прогуляйся, — с беспощадной твердостью произнес Саша.
— Прогуляться? Хорошо, ладно. Я ухожу… Мужчины, называется! Кавалеры! Рыцари! Мушкетеры!.. Веник бы никогда так не поступил. Потому что он действительно образованный… И очень интеллигентный. Настоящий москвич!
Это уж был выстрел в мою сторону. Боясь, что промахнулась или слишком легко ранила меня, Липучка взглянула в упор своими зелеными глазищами:
— А еще поэт! Пушкин!
Она так хлопнула дверью, что легкая деревянная чернильница на столе подпрыгнула и на скатерти появилось маленькое фиолетовое пятнышко — уже не первое со времени моего приезда в Белогорск.
— Зачем ты ее так? — спросил я Сашу.
— Дело потому что… Важное!
Так как Саша был капитаном нашего корабля, я спросил:
— Задание какое-нибудь? Приказ?
— Нет. Просьба.
— Просьба? Ко мне?
— Да, к тебе. И не перебивай. Тайну мою узнать хочешь?
Я, кажется, второй раз в жизни почувствовал, что у меня, где-то под левым кармашком, есть сердце и что оно довольно-таки сильно колотится (первый раз я почувствовал это, когда учительница объявляла фамилии двоечников, получивших переэкзаменовку). И еще я понял — как это верно говорят: «Он вырос от гордости»! Мне и правда показалось, что я стал чуть-чуть выше ростом. Значит, Саша теперь доверяет мне, как самому себе! Доверяет свою тайну, такую важную, что он из-за нее даже не поехал в туристический поход! Такую важную, что она привязывает его и наш плот вместе с ним к Белогорску! И он еще спрашивает, хочу ли я узнать ее!..
— В общем, дело ясное, — сказал Саша. — У меня — переэкзаменовка. Понятно?
Я как-то машинально присел на стул:
— У тебя?.. Переэкзаменовка?..
— Ага. Пишу я плохо. С ошибками. Понимаешь? Вот и схватил двойку. Поможешь, а?
— Кто? Я? Тебе?
— Да, ты, мне. Ясное дело, не я тебе. Ведь ты же образованный, культурный. Поэт! Липучка сегодня уши всем прожужжала. Как она мне «Пионерку» показала, так я сразу решил: попрошу Шурку! И вот… Согласен?..
Я даже не мог неопределенно пожать плечами — так и сидел, раскрыв рот, словно рыба. И молчал тоже как рыба. Мой вид не понравился Саше.
— Смотри, в обморок не кувырнись. Побледнел, как Веник. Не хочешь помогать — так и скажи. Без тебя обойдусь.
Тут наконец у меня прорезался голос. Правда, чей-то чужой — слабенький, неуверенный, — но все же прорезался:
— Да что ты, Саша! Я с удовольствием… Только у меня нет… этого… как его… педагогического опыта…
— И не надо. Ты просто будешь мне диктанты устраивать и проверять ошибки. Понятно?
— Понятно…
Я буду проверять ошибки! И почему я честно, как вот Саша сейчас, не рассказал о своей несчастной двойке? Вернее, несчастная была не двойка, а я сам. Зачем я, как дурак, пожимал плечами? Эти мысли уже не первый раз приходили мне в голову. Но раскаиваться было поздно. И нужно было не выдать своего волнения.
— И это вся тайна? — с наигранным спокойствием спросил я.
— Вся.
— А я-то думал!..
— Мало что ты думал.
Да, я действительно думал мало, иначе не попал бы в такое глупое положение.
— И ты из-за такой ерунды не пошел в туристический поход? И наш корабль к городу привязал? — неестественным голосом удивлялся я.
— Это не ерунда. Я должен сдать экзамен, — очень решительно сказал Саша. — Понятно? Лопну, а сдам! Осенью отец с матерью из геологической разведки приедут — я им обещал.