Профессор Розкам быстро выключил Говорящую Машину. В наступившей тишине раздавалось мелодичное щебетанье канарейки.
Фрейлейн Мельштойбль стояла бледная, как полотно.
«Что это? Неужели она ругается?» — спросила старушка тихим дрожащим голосом.
«Да, — ответил Мартин, ужаснувшийся не менее самой хозяйки, — она отлично ругается!»
«Откуда это у нее?» — рассеянно спросила старая дама.
«Во всяком случае, не от меня, — сказал профессор Розкам, — очевидно, она научилась этому у воробьев!»
Канарейка, между тем, продолжала щебетать как сумасшедшая. Она хотела, чтоб ей опять дали слово.
Тогда Мартин подошел к клетке и сказал: «Если ты нам обещаешь, что будешь говорить разумно и перестанешь ругаться, Машина переведет твои замечания. Договорились?»
Птица продолжала невозмутимо чирикать. Только тогда Мартин вспомнил, что канарейка его не понимает, что нужно сначала перевести ей человеческую речь с помощью Машины. Он повторил свое предложение в левый микрофон и повернул рычаг птичьего перевода.
Машина оглушительно защебетала:
«Ви, да фи пици ри!..»
Канарейка сейчас же замолчала, внимательно выслушала перевод и кивнула головой.
Мартин переключил рычаги, и Машина перевела все, что канарейка нащебетала в правый микрофон. Означало это следующее:
«Уважаемая Амалия Мельштойбль! Вы пригласили меня на роль певицы, не так ли?»
«Да», — прошептала Амалия.
«За это я получаю два раза в день птичий корм и два раза воду; кроме этого, вы раз в неделю чистите мою клетку. Это верно?»
Фрейлейн смущенно кивнула головой.
«Вы дали мне имя Марио Ланца, — продолжала канарейка, — это имя обязывает. Поэтому я стараюсь и извлекаю из своего горле наипрелестнейшие звуки. Это так?» — продолжала канарейка.
Фрейлейн Мельштойбль молча кивнула.
«Теперь слушайте меня, моя дорогая, — продолжала канарейка. — Если верно все, что я тут говорила, то справедливо ли обращаться со мной, как с грудным ребенком? Считаете ли вы, что это правильно, обращаться ко мне — пре-крас-ней-шей певице! — на „ты“ и без конца говорить мне „тю-тю-тю“?»
Бледная фрейлейн затрясла головой. Она лишилась речи. Это канарейке понравилось. Она удовлетворенно кивнула и продолжала:
«Так как мы достигли полного согласия в отношении обращения со мной, я хочу в благодарность спеть вам одну песню, которую я как-то сочинила и положила на музыку специально для вас!»
И канарейка Марио Ланца запела:
Профессор Розкам кашлянул и выключил Машину. Птица замолчала, фрейлейн тоже молчала. Мартин смущенно переступал с ноги на ногу.
К счастью, в этот щекотливый момент в дверь постучали, и в комнату вошел художник Берингер. На руках он держал кошку Аглаю.
Художник сейчас же обратился к фрейлейн Амалии:
«Ну, как машина — не опасна?»
Вопрос привел старушку в чувство, и она защебетала сладким голосом:
«Совершенно прелестная машина, господин Берингер! Безобидная, совершенно безобидная!»
После этого она схватила клетку с канарейкой и выскользнула в коридор. Однако можно было слышать, как она сказала, затворяя за собой дверь:
«Вы были крайне бестактны, Марио Ланца! Радуйтесь, что я не ябеда!»
«С кем она там разговаривает?» — спросил художник.
«С канарейкой», — ответил Мартин.
Молча взял он из рук художника кошку Аглаю и бережно положил ее на столик перед Говорящей Машиной. Кошка мурлыкала что-то себе под нос.
Профессор Розкам включил Машину, и та стала тихо переводить кошкино мурлыканье:
«Хотела бы я знать, ради чего таскают меня по диким чужим комнатам и кладут на столы, пахнущие канарейками. Я не привыкла к таким грубостям. Обычно художник очень вежлив. Я разрешаю ему обеспечивать меня едой и теплом, но большего я ему никогда не разрешала. Сейчас он зашел слишком далеко».
Вдруг она замолчала, и ее мерцающие глаза заскользили по лицам присутствующих: очевидно, она заметила, что ее поняли.
Художник Берингер рассмеялся и крикнул: «Разве это не божественная кошка? Она разрешает мне обеспечивать ее едой и теплом! Как это великодушно с ее стороны! Ха-ха-ха!»