В человеческом обличии.
То, что это был его Учитель, Зверь, что обратил его когда-то в нечто, не имеющее имени, Нуто не сомневался.
Тот, приняв его мысленный посыл, поднял голову, ощерившись совсем как животное, одарил ученика тяжелым взглядом. И в голове тут же прозвучал его голос:
-Помоги…
Но парень не двинулся с места. Жалости не было места в его груди. А вот железный разум твердил: помочь он не сумеет, а сам пропадёт.
Своя жизнь была для Нуто гораздо дороже.
Народ всё пребывал, и вот Вождь племени, седовласый Чуа, вознёс к небу зажжённый факел, и скорбь проступила на его морщинистом лице.
-Братья! — Начал он. — Духам земли и неба было угодно, чтобы минувшей ночью погиб мой старший сын, Чевеио. Он вознёсся к праотцам, убитый этим зверем в человеческом обличии, — он ткнул факелом в сторону Нииола, и голос его дрогнул. — Нагваль*! Он жил среди нас все эти годы! И убивал наших детей, пожирая их плоть, ублажая своё поганое чрево! Смерть! Смерть зверю! Смерть нагвалю!
Возмущённая толпа разъярённо скандировала, и Нуто кожей почувствовал опасность, с которой лицом к лицу столкнула его жизнь.
Нииол ощерился. Сейчас он был больше человеком, нежели животным — страх и гнев пылали в его тёмных глазах, он не был готов принять смерть как данность.
-Докажи, Чуа. — Хрипло пролаял он. — Я — человек, и понятия не имею, кто убил твоего сына!
Вождь словно ждал этого вопроса, разжав до того плотно сжатую в кулак ладонь, предоставив на всеобщее обозрение измельчённую в порошок высушенную траву. Подождав, когда соплеменники вдоволь наглядятся на этот порошок и осознают, что это такое, он резко развернулся к Нииолу, и дунул на ладонь, посылая к мужчине травяной прах, оседающий на нём серым облачком.
Нииол закричал. Так громко и неистово, что сердце Нуто вновь наполнил давно забытый страх, и он вновь осознал себя маленьким беззащитным ребёнком, каким был до встречи с этим чудовищем.
Трансформация происходила слишком быстро. Ноги, руки и тело Нииола изменяли свою форму, выворачиваясь, превращаясь в формы животного. На лице и всех видимых участках кожи появилась шерсть, которая дымилась, разъедаемая загадочной травой, способной вызвать такие перемены в облике нагваля.
-Смерть! Смерть! Смерть! — Вновь взвыла толпа, и вождь более не медлил.
С каменным лицом он протянул факел к сложенным веткам сначала одного кострища, затем другого, он беспощадно глядел как корчится в мучениях Нииол меж двух костров, что буквально жарили его с двух сторон.
Когда несчастный отмучился, и духи забрали его с собой, Чуа с каменным лицом обратился к своему народу.
-Зверь мёртв. И справедливость восторжествовала. Но, братья! Боюсь, он был не единственным нагвалем в нашем племени. И я даю слово, что расправлюсь с каждым, кто скрывает волчью душу под человеческим обличием! Смерть нагвалю!
***
Лора судорожно сглотнула: события многолетней давности, рассказанные ей Кристал, взбудоражили разошедшееся не на шутку воображение.
— Так Алазар был оборотнем? — Спросила она, словно до сих пор не поняв этой простой истины. — Разве так бывает? …
— Я этого не знал. — Настороженно заметил Джозеф. — Да, он был странным, и даже слишком, но… человеком. Никто никогда не говорил об Алазаре в таком контексте. Даже слухов не было…
Кристал укоряюще поцокала языком.
— Вы не дослушали, дети мои, самого главного. Как он попал сюда, в нашу деревню. И не иначе как судьбой это не назовёшь…
Оба вновь замолчали, ожидая продолжения рассказа.
И Кристал не стала их томить.
* Обычно считается, что "нагваль" обозначало и обозначает нечто вроде оборотня или колдуна, который может превращаться в другое существо: птицу, животное или даже природное явление, как комету или грозовую тучу.
Глава шестнадцатая. Алонзо.
О его тайне узнали на третьи сутки после казни Нииола. Люди племени ворвались в его жилище поздней ночью, скрутив по рукам и ногам. Вождь лично присутствовал при этом, обсыпав несчастного всё той же сушёной травой, что и его Учителя, и Нуто мог бы поклясться, что боль, причиняемую этим страшным растением, невозможно стерпеть — тело болело как от свежих ожогов.
Когда его, связанного, куда-то поволокли, он почти не сопротивлялся, зная, что бесполезно. И ему предстояло вынести другую боль, более страшную, если вождь решит казнить его так же, как и Учителя. И Нуто про себя молился всем духам-покровителям и духам-предкам, что, должно быть, так молчаливо взирали на него с Верхнего Мира, и ничего, абсолютно ничего не предпринимали.