– Он попросил воды.
– Не угрожал?
– Нет.
– Не намекал, что может быть плохо, если он не получит, чего хочет?
– Нет.
– Ни вам, ни окружающим?
– Никому.
– Та-ак…
– Еще он дает советы.
– Вот как? И что за советы?
– Например, чтобы я отстаивал свои права и защищал территорию. Дело в том, что у меня на работе нет чашки, моей личной чашки. По его мнению, я должен охранять и беречь свою посуду, не уступая ее никому.
– Значит, человек должен иметь собственную чашку… – задумчиво пробормотала доктор.
– Да, да, вот здесь, – раздалось сладострастное мычание из соседней комнаты. – Тут у меня колтун… О-о, невыразимое блаженство! И за ухом, пожалуйста… Только осторожнее, леди. Бережно, бережно. Уши все-таки прикреплены к моей голове.
– Это не особо помогло, – сообщил я в трубку.
– У моей тетушки Берил был волнистый попугайчик, тоже говорящий, – сказала доктор, видимо не найдя других слов и решив, что это сообщение должно как-то успокоить меня.
– Он тоже давал ей советы?
– Нет, но он был страшный грубиян, – призналась докторша.
Последовала долгая пауза, затем забарабанили пальцы по краю стола.
– Сколько вам лет, мистер Баркер? – осторожно поинтересовалась доктор.
– Тридцать три года.
– У вас еще есть неплохие шансы.
– Неплохие шансы? Вообще-то, я всегда считал, что у меня все еще только начинается.
– Простите. Я совсем недавно вернулась с вольнонаемной службы в Сомали. Знаете, это сильно меняет взгляды на жизнь. – Я услышал шум: она явно раздула щеки и выпустила воздух. – Вы испытывали недавно какие-нибудь потрясения? Только примите во внимание, что это служба экстренной помощи и мне оплачивают максимум десять минут разговора с пациентом.
– У меня умерла мать. Я десять лет ухаживал за ней. Она была неизлечимо больна.
Про Джилберта, замертво свалившегося у моих ног, я не стал упоминать. В тот момент я не был уверен, что последнее событие так уж сильно потрясло меня.
– Я понимаю, что неизлечимо, – отозвалась доктор. – Вы же сказали перед этим, что она умерла.
– Не придирайтесь к словам. И не раздражайтесь.
– Еще раз простите. – Что-то для доктора она слишком часто извинялась. Ей не следовало этого делать, если она не собиралась, выйдя на пенсию, жить на то, что останется от ее сбережений после выплаты всех компенсаций за нанесенный ущерб.
– Какое самое яркое воспоминание сохранилось у вас о матери? – со вздохом спросила доктор.
– Самое смешное, что никаких воспоминаний не сохранилось, – ответил я. – Я практически не могу ее сейчас даже представить себе, не могу вспомнить, как она выглядела. Несмотря на то, что видел ее каждый день на протяжении последних десяти лет.
Меня слегка потрясли собственные слова. В самом деле, со мной раньше такого никогда не бывало. Я ощущал присутствие матери, как чувствуешь аромат хризантем, рассеянный в воздухе и недоступный для прикосновения.
Зашелестели страницы:
– Иния, миния, мания, мо, галоидное соединение, галитоз, галлюцинации… сейчас посмотрим. Диагноз, лечение. Вот оно. Ага! Здесь мы найдем ответ. «Обратитесь к вашему лечащему врачу, если через несколько дней вам не станет лучше…» Вот суть того, что они рекомендуют.
– Хвост также требует внимания. Почешите, пожалуйста, там, мадам, это как раз сзади, – раздавался голос пса.
– Но у меня экстренный случай!
– Я едва ли назвала бы это так. Ну а сейчас он что-нибудь говорит?
– Кто?
– Ваша собака. – Она явно разговаривала с кем-то еще: – Да, дорогой. Нет, не цифры, добавь за тридцать, они реже встречаются, так что не придется делиться, если мы выиграем. Прибавь цифры дня рождения матери. Ладно, клади трубку.
– Он просто требует, чтобы его гладили.
Последовала пауза. Доктор заговорила полушепотом:
– Хм, это серьезно. Слушайте, а он вам ничего не говорил о выигрышных лотерейных номерах?
– Сейчас спрошу, – отозвался я. – Есть какие-нибудь мысли по поводу розыгрыша на этой неделе?! – крикнул я в открытую дверь комнаты для персонала. Люси должна была принять этот вопрос на свой счет.
– Думаю, выигрыш должен быть высоким, – откликнулась она.
– Это деньги на ветер, – крикнул пес, что-то жуя. – На собачьих бегах и то больше заработаешь, да и собак безработных меньше останется.
– Он говорит, это напрасная трата денег, собачьи бега лучше, чем лотерея, – сообщил я доктору.
– Хм, – задумчиво пробормотали на другом конце провода. Похоже, доктор впала в мыслительный ступор. – Несерьезно, мистер Баркер. Не затягивайте с визитом к терапевту. Может быть, вы действительно немного не в себе, но у вашей собаки с головой явно полный порядок. Арчибальд, продолжаем…
«Сколько забот, однако, у медиков», – подумал я, кладя трубку.
– Ну, что сказали в обществе защиты животных? – спросила Люси, входя в мой кабинет.
– Сказали, что заявлений о пропаже такой собаки не поступало, и они готовы принять его не раньше, чем завтра.
Несколько минут мы просидели в молчании, поглядывая друг на друга. Происшествия этого дня, видимо, отразились и на душевном состоянии Люси.
Внезапно она нарушила молчание:
– Значит, сегодня он у нас погостит?
Это «у нас» я переваривал несколько минут, пытаясь понять, что она имела в виду под этим местоимением.
– Ну да, – наконец ответил я. – Кстати, а где он?
Мы осмотрелись, но пса и след простыл. Люси сходила в комнату для персонала.
– Пучок! – позвал я.
Под моим столом послышалась возня и какие-то хлюпающие звуки, напоминавшие работу водяной помпы.
Опустившись на колено, я увидел там пса, который держал что-то во рту.
– Какая странная сосиска, – проговорил он сквозь зубы. – Почти не пахнет, но на вкус ничего, попадались и хуже.
– Дай сюда, – сказал я.
– Вожак стаи приказывает, и я беспрекословно подчиняюсь, – ответил пес, – хотя по всем правилам я могу рассчитывать, что со мной поделятся.
Интересно, когда это я успел стать вожаком стаи? Хотя, надо признать, думать о себе в таком роде было приятно, даже мурашки пробежали по спине, озноб восхищения. Еще одно поразило: оказывается, я стал привыкать к тому, что пес разговаривает, как к вполне обыденному явлению. За каких-нибудь десять минут стало казаться, что в мире нет ничего более естественного.
Пес выплюнул содержимое пасти на пол. Это был кошелек из кожи темно-вишневого цвета, смятый, жеваный и явно чем-то набитый.
– Что это? – спросила вернувшаяся Люси, увидев останки портмоне, которые я держал перед собой в вытянутой руке.
– Опять фальшивки, наверное. – Я взял обертку от печенья и вытер кошелек, после чего положил его на стол. Интересно, зачем понадобилось мистеру Джилберту женское портмоне?
– По виду слишком шикарная вещь для такого типа, – обратила внимание Люси. Она щелкнула замочком, открывая кошелек, прежде чем я успел остановить ее, сказав что-нибудь вроде: «Погодите, лучше не трогать, там могли остаться отпечатки пальцев».
Из туго набитого кошелька тут же посыпались бумажки.
– Вы только посмотрите! – воскликнула Люси, подхватив пятидесятифунтовую банкноту и разглядывая ее на свет. – Настоящая!
– Надо вызвать полицию, – предложил я. – Владелец кошелька наверняка захочет получить его обратно.
Но Люси уже копалась в портмоне, как муравьед в термитнике.
– Здесь есть права, – сказала она, – и ключи от машины.
Правда, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не права, а всего лишь небольшая карточка с адресом, нанизанная на дешевенькое пластмассовое колечко для ключей. На карточке было написано: «Миссис Кэдуоллер-Бофорт. Нашедшего просьба вернуть по адресу: Чартерстаун BN99 AE9-BN98 DR3».
Два почтовых индекса у дома. С таким мне еще встречаться не доводилось.
Насчет «просьба вернуть» и все такое – это был глас вопиющего в пустыне, к тому же из прошлого века. Владелица явно говорила: «Это мой кошелек и мои ключи. Будьте так добры, верните их мне». Но нашедший портмоне сын двадцать первого века прочел бы это послание иначе: «Здесь все, что у меня есть. Надеюсь, вам этого хватит».