В Англии любой тупик проселочной дороги рассматривается как подходящее место для сваливания всякой рухляди, так что пес, Люси и я оказались посреди чего-то вроде неофициальной мусорной свалки.
– Смотрится заманчиво, – подал голос пес, уже, очевидно, что-то присмотрев в куче мусора.
Я снова взглянул на карту. По всей видимости, мы находились совсем рядом, не далее пятисот ярдов от главной дороги, которая шла от побережья к Лондону, но точно так же можно было предположить, что мы в стране Оз. Мы были как раз на границе Чартерстаунского поместья, если верить топографам и собственным глазам.
– Не убежишь, если я выпущу тебя из машины без поводка? – спросил я собаку.
Подобный вопрос вполне традиционен. Задавай его смело – и тебя никогда не примут за сумасшедшего, разговаривающего с собакой.
– Мы выходим из машины, мы выходим из машины, ха-ха-ха, мы выходим из машины, – затараторил пес. – Давайте же скорей! Редкие удовольствия ждут нас! Наши лапы должны бежать по земле, а не земля – мимо наших лап! Ха-ха! Теперь-то мы уж точно обгоним землю, а не она нас.
Такой ответ я воспринял как отрицательный и привязал к его ошейнику кусок бечевки, который отыскала в машине Люси.
Мы вышли и пустились в обратный путь к дороге, с которой свернули. Пес неустанно пылесосил носом землю. Вскоре я заметил в кустах ржавую палку. Это был дорожный знак, обвитый плющом. Решив, что этот знак может стать ключом к разгадке, я стал сдирать с него цепкие растения, пытаясь удержать Пучка на поводке.
– Там птица в кустах! – вопил пес, порываясь ринуться через дорогу, чтобы посмотреть поближе. – Не может быть, глядите, что она там выделывает! Дайте мне посмотреть поближе! Это мое самое заветное желание.
– Прекрати дергать руку, – осадил я его.
– У меня нет рук, – заметил пес, дергая поводок еще сильнее.
Плющ почти совершенно высох, и вскоре мне удалось открыть надпись: «Потайной вход. 50 ярдов». Это все, что сохранилось. Я освободил от растений нижнюю часть знака. Там притаилось еще одно слово: «Опасно!».
Я посмотрел вперед. В самом деле, в пятидесяти ярдах от меня на дороге имелись следы разметки. Похоже, мы нашли то, что искали.
– Вперед, – сказал я псу, который только этого и ждал.
Вскоре дорога, всползавшая на холм, уткнулась в металлические ворота, запертые на висячий замок. Замок с виду был довольно новым, видимо, это все-таки был действующий вход.
– Приветник встречает препятствие, приветник встречает препятствие, что делать? – задышал пес, азартно болтая языком.
– Что еще за «приветник»? – спросил я, дожидаясь отставшую Люси.
– Вы – приветник, – сказал пес, – так же как я – собака. Вы разве не знаете, кто вы такие?
– Вообще-то я человек, – заметил я.
– Мы называем вас приветниками. Ведь «привет!» это то, что вы говорите каждый раз при встрече с собакой.
Тут мне вдруг расхотелось исполнять высокую миссию по возврату кошелька, расхотелось искать Чартерстаун. Теперь я ощущал лишь усталость и нелепость своего положения. С чего меня сюда понесло?
В этот момент с нами поравнялась Люси.
– Может, вернемся? Отдадим ей кошелек завтра.
В самом деле, подумалось мне, но что-то остановило меня. Может быть, присутствие девушки, перед которой хотелось проявить себя деловым и настойчивым, а не усталым и безвольным.
– Но мы уже добрались, – возразил я. – Давайте уж доведем дело до конца.
– Думаю, вам сейчас не помешал бы стаканчик виски и потом сразу в постель, – сказала Люси. Удивительно, несмотря на сгущавшиеся сумерки, тело ее как будто светилось, напоминая мраморную статую.
– Пойдем, – сказал я.
Путь на вершину холма преграждали ворота, как я уже говорил, запертые на висячий замок. На машине здесь, очевидно, было не проехать, поэтому я поднял Пучка и опустил его по другую сторону ограды. Следом перебрались и мы, и потащились вверх по тропе, заросшей травой. Пучок вспугнул пару грачей. Птицы взлетели в воздух и хрипло обругали нас сверху, оповещая окрестности о визите незнакомцев.
– Летите, крылатые глашатаи, объявляйте о нашем прибытии! – закричал пес, присоединяясь к их ору.
– Что такое глашатай? – спросил я у Люси.
– Вестник, – ответила она, – обычно оглашающий приговор.
– Великолепно.
На вершине холма мы наткнулись на вторые ворота, тоже запертые, но с приставной лестницей. Мы преодолели и эту преграду и продолжили короткое восхождение, пока не наткнулись на третьи ворота, уже совершенно непохожие на предыдущие – дюжие каменные столбы и сорванные с петель кованые железные створки.
Пучок принюхался к одной из каменных опор и кивнул со значением, дескать, так я и предполагал. Прокашлявшись, он начал вещать:
– Поместье Чартерстаун построено в 1820 году промышленником Чарльзом Бофортом, одним из первых представителей так называемого «ответственного капитализма». Оно примечательно тем, что здесь впервые была совершена попытка построить фабрику в сельской местности, причем было предусмотрено и строительство пристойного жилья для рабочих. Семейство, или даже династия, Бофортов проживает здесь вплоть до настоящего времени, и ворота по-прежнему украшены фамильным гербом. Вот, в общем-то, и все, что удалось разнюхать, – подвел он итог.
Пригнувшись к нему, я шепнул псу на ухо, делая вид, что просто пытаюсь его погладить:
– Откуда ты все это узнал?
– Мои сородичи всегда оставляют информацию на столбах, – ответил Пучок. И рысцой подскочил к одной из колонн. – Сейчас и я оставлю запись о нашем визите, – сообщил он, задирая лапу. – Может, хотите что-нибудь добавить?
Я посмотрел себе под ноги. На сломанных створках ворот, в самом деле, был виден герб из трех собачьих голов. Откуда собака могла знать, что такое герб?
Люси уже прошла в ворота, обогнав меня.
– Идите сюда, вы только посмотрите, – позвала она. – Это просто невероятно. Настоящий Парк Юрского периода!
Я присоединился к ней и обнаружил, что мы вышли на самую верхушку холма, плавно спускавшегося в долину. Отсюда открывался превосходный, головокружительный вид на окрестности – море света в городах и дороги, напоминавшие потоки лавы, прожигавшие летние сумерки огнями транспортных потоков.
– Вот это высота! – заявил пес. – Мы на самом верху земли. Мы короли земли!
– Ух, ты, – сказал я, вглядываясь вдаль. – Это же Гэтвик. Отсюда до него не больше десяти миль. Ничего лучше и желать нельзя.
– Вы старый романтик, – обронила стоявшая рядом Люси.
Мы вышли на дорогу, вымощенную булыжником, которая уводила вниз по склону холма. Нарисованный от руки знак гласил: «Имение». Стрелка на всякий случай указывала направление.
Мы проследовали по дороге вниз через заброшенный поселок – старые каменные коттеджи, сложенные из известняка, мимо пустующей школы, заколоченного колодца, часовни – покуда невдалеке не замаячил домик, стоявший отдельно от других.
– Там кто-то живет, – заметила Люси.
– С чего это вы решили?
– Спутниковая антенна на крыше. Интересно, что, сколько мы ни шли в направлении этого особняком стоявшего домишки, он не спешил приближаться к нам, что-то было не то с перспективой.
Только после того, как мы четверть часа шагали в ту сторону, стало понятно, что происходит, – сумерки скрадывали расстояние.
Это оказался вовсе не домик, а огромное здание, по конструкции почти такое же, как остальные коттеджи поселка, только гораздо массивнее, с четырьмя высокими окнами, большой трубой и соломенной крышей таких размеров, что на ней запросто могли пастись кони. Расположенная как раз посреди фасада дверь была настолько высокой, что в ней для удобства была проделана еще одна, уже вполне человеческих размеров. Чем-то это напоминало лаз для кошек в двери обычного дома.
Мы остановились в нерешительности перед небольшим, совершенно запущенным розарием у самого крыльца. Кусты были неподстрижены, цветы терялись в зарослях сорняков.