– Я нахожу это совершенно неуместным, – попытался я уйти от серьезного разговора, растянув пальцами рот в «лягушачью улыбку», как делают питомцы исправительных школ.
Люси снова пихнула меня в бок.
– Нет, серьезно, – сказала она. – Мне интересно. Как вы замуровали себя в самом себе, в этом внутреннем мире. Вы какой-то прямо… консервированный.
– Я не консервированный, – сказал я, – вовсе нет. Я… не знаю. Речь о другом: нельзя быть центром чьей-то чужой жизни. Это несколько… – Я не знал, как закончить предложение. Надо было, наверное, сказать «претенциозно», но это было не совсем то, что я имел в виду. «Опасно», может быть, но и это не то. Все эти слова были точно фотоснимки, вроде бы и отражали реальность, но были совершенно неадекватны ей.
– Ого-го! – Между ног у меня с новым победным воплем промчался пес.
– Но разве вы не являетесь центром жизни Линдси? – спросила Люси.
– Я нужен ей, – согласился я, – и она мне тоже, но…
– Но что?
– Не знаю, – развел я руками. – Ее присутствие как-то не успокаивает. Когда мы вместе, мы – каждый сам по себе. Она – это она, а я – это я.
– То есть вы никогда не ощущаете себя одним целым?
Пес просунул в нашу беседу свое любопытное ухо:
– У меня тоже есть опыт в этой области. Как-то раз я ощутил себя одним целым с одной…
Мне не хотелось развивать эту тему, да и вообще, я не любил этих самокопаний и самоанализов.
– Да, я люблю ее, может быть не той любовью, о которой мечтал, но мне это подходит.
– Но вы счастливы?
Пес принес в зубах палку, и я зашвырнул ее в кусты, куда он тут же ринулся с радостным воплем.
– Не скажу, что я несчастлив, – ответил я. – Но мне кажется, большая часть несчастий этого мира вызвана каждодневной погоней за счастьем.
– А небольшая доля счастья… – хотела продолжить Люси.
– Может, поговорим о чем-нибудь другом?
– Простите. Что-то я разболталась.
Люси вела себя крайне деликатно, однако мне все равно стало как-то не по себе от этого разговора.
– Говорите что угодно. Я не обидчив. Не могу этого объяснить. Может быть, это и не то, о чем я мечтал… вы понимаете. – Я сделал паузу несколько лирического характера. – Зато она дает мне то, в чем я нуждаюсь.
Люси вновь стиснула мое предплечье.
– Я никогда особо не верила в то, что словесные штампы могут что-то объяснить, но все-таки ответьте: вы получаете то, что вам нужно?
Объясняющая сила словесных штампов. Временами Люси напоминала мне пса. Она употребляла выражения, от которых, когда они летели мне в лицо, загибались поля моей шляпы.
– Палка пыталась сбежать, но я ее поймал, – пробормотал Пучок сквозь зубы и выплюнул ее к моим ногам.
– Ну а вы как? Вы-то получили то, что хотели? Вы, Люси, такая яркая женщина, разве у вас нет амбиций? Разве вам достаточно того, что вы возитесь с бумажками в моей конторе?
Я не рискнул напрямую спросить ее об отношениях с Джимом, отчего-то это показалось мне совершенно бестактным. И, хоть она загнала меня в тупик расспросами о Линдси, я не собирался отвечать ей тем же.
Люси рассмеялась.
– Подозреваю, что речь идет о моих двухлетних курсах. На самом деле не знаю. Мне везде хорошо.
– И вы не чувствуете необходимости стремиться к совершенству? Неужели вам не хочется чего-то большего?
– Чего же? – задорно поинтересовалась она.
– Более высокого, например. Того, что еще не испытывали в жизни, однако догадываетесь, что это на самом деле существует, хотим мы этого или не хотим. – Теперь была моя очередь изводить ее, и я так же дружественно пихнул ее локтем. Вообще-то, тут не было ничего двусмысленного, мы просто по-приятельски подпихивали друг друга локтями, гуляя рука об руку в лесу. Ведь ничего предосудительного нет и не может быть в том, что мужчина и женщина дружески перепихиваются локтями на прогулке, не правда ли?
– А отчего вы не сдали эти экзамены еще в школе? – спросил я, снова забрасывая палку, за которой немедленно устремился Пучок.
– Ах, даже не знаю, я… – Она в этот миг потеряла нить беседы, наблюдая за траекторией полета моего метательного снаряда.
Я догадывался, что она сейчас чувствует. Это было великолепное зрелище – дугообразная парабола, соединяющаяся с прямым броском собаки. Пучок отвлек меня, на миг заставив забыть об остальном, и я отдался этому мгновению, как капля воды морскому прибою, став лишь частью ритма природы – полет палки, бросок собаки, возвращение.
Затем ритм сломался. Палка была упущена, Пучок не успел поймать ее на лету, и она воткнулась в землю под углом в сорок пять градусов, точно миниатюрная противокавалерийская пика.
Развевая алым флагом языка, пес в мгновение ока налетел на нее.
– Осторожней!
В его возрасте собаки проявляют кошачью гибкость, но не всегда можно предотвратить то, что неминуемо. Так что Пучок попытался увернуться, но жуткий разгон, который он набрал в погоне за палкой, нес его вперед. Он успел поставить передние лапы за палкой, но задние подвели его. Палка вонзилась ему в пах, так что он ушел в «бочку», кувыркаясь в воздухе с пронзительным визгом истребителя, упавшего в пике.
Мы тут же бросились на помощь. Пес валялся на земле, стеная от боли.
– Я умираю! – вопил он. – Такой боли никому на свете не вытерпеть, она никогда не кончится, никогда!
– Перекатись-ка на другой бок, посмотрим, что у тебя там, – сказала, присаживаясь рядом, Люси.
– Там ужасная рана, – пес стыдливо отвернул морду в сторону.
– Ничего, разберемся. Давай-ка посмотрим на твою рану.
– Но это же… пах, как вы не понимаете?
– Разве ты не доверяешь людям? – удивился я. – Ведь люди лечат собак, тебе ли не знать об этом.
В конце концов, он поддался на наши уговоры и, продолжая скулить и жалобно повизгивать, перекатился на спину. Оказалось, что у него всего лишь содрана кожа, правда, выглядело это не слишком привлекательно.
– Ничего, все обойдется, – сказала Люси, разглядывая поврежденное место.
– Похороните меня в этом ошейнике, который для меня купили, – простонал Пучок.
– Хоронить тебя не придется.
Он положил лапу на мою руку.
– Вспоминайте обо мне, когда услышите, как ветер шелестит в кронах деревьев, – глаза его затуманились слезой. – Я уже слабею.
Я выдернул палку из травы.
– Проклятая дубина! – И отшвырнул ее с глаз долой.
– Сейчас принесу! – вскинулся Пучок, немедленно пускаясь за «беглянкой».
– Ты же ранен, – напомнил я ему по возвращении.
– Ну и что? – пожал он плечами. – Это же мой долг.
– Так. Только больше не надо таких выкрутасов, в будущем.
– Выкрутасы? – пес подскочил и чуть не сбил меня с ног. – Где они? Я с ними расправлюсь!
На этом наш серьезный разговор с Люси был закончен. Остальную часть дня мы провели, шатаясь по лесу с единственной целью – отдохнуть и развлечься. Мы болтали обо всяких пустяках – о нудных людях, которых показывали по телевизору, о нудных политиках, о нудных клиентах, приходивших в контору.
К вечеру мы забрались на пару часов в паб у реки.
Я смахнул псу остатки чипсов, рассыпанных по скамейке, пока Люси стояла у берега, наблюдая за утками.
– Ты проглатываешь еду, даже не успев распробовать, – сказал я, смотря, как пес уничтожает чипсы.
– Я распробовал. Лучше всего такие чипсы сочетаются с имбирным пудингом.
– Откуда ты знаешь, что такое имбирный пудинг?
– Ну вы же угощали меня в прошлый четверг! – напомнил он мне таким тоном, словно опасался за мое душевное здоровье.
– Так это уже неделю назад!
– Да, но с тех пор я наслаждаюсь им ежедневно, – сказал пес. – Им все еще пахнет из мусорного ведра, и я чувствую его в запахе пота на моих лапах. Но кроме того, существует же еще идея пудинга, его душа. Так что, однажды попробовав кусочек чего-нибудь, сохраняешь это при себе навсегда.