Так что я даже удивился сначала, что такая шикарная дама присматривает себе однокомнатный флэт. Это было время, когда и мозольные операторы могли позволить себе купить однокомнатную квартиру.
Мне показалось, что я нашел в ней что-то от себя, как будто мы родственные – где-то, чуть-чуть – души. Ей тоже всегда представлялось, что она занимается чем-то не тем в своей жизни. Она происходила из бедной семьи – отец безработный, мать уборщица, так что в подобном положении стать педикюршей уже значило выбиться в люди. Мало того – это казалось ключом к несказанному богатству. Однако образование в достаточной степени расширило ее горизонты, чтобы она поняла, насколько занижены и смехотворны были ее притязания. Ей хотелось большего, и я всемерно пытался помочь ей в этом – преуспеть в жизни, карьере и так далее.
Путем долгих трудов ей удалось скопить денег для покупки квартиры, но все же она заметно перекрыла свой бюджет, однако стойко сносила тяготы и невзгоды. Она поставила себе цель – поступить в Открытый университет и заняться маркетингом. Эта область деятельности представлялась ей, и, вероятно, не без оснований, более доходной, чем услуги педикюрши. Однако после покупки квартиры мечта стала еще более недостижимой. Тем более у нее почти не оставалось свободного времени на учебу.
Мы сразу поладили. Я понял, что она мне нравится, потому что с ней я все время забалтывался. Она заметила мое волнение и восприняла это как комплимент. Мы собирались посмотреть квартиру у моря, возле самого побережья, которую она смогла бы купить, если бы нажала на банк, а я, со своей стороны, оказал воздействие на владельцев квартиры – одну компанию, которой как раз требовалось срочно снять ее с баланса.
– Парковка здесь неудобная, если, конечно, вы не живете в собственном доме, – объяснил я, – и люди оставляют машины где попало.
Вообще-то, как агент по недвижимости, я не должен был сообщать об этом, чтобы не спугнуть клиента, но с ней я хотел быть честным до конца. Я с самого начала старался услужить ей, пусть даже по такому банальному поводу, как парковка, подсознательно стремясь укрепить невидимую нить симпатии, которая возникла между нами.
Мы остановились перед домом, где она теперь живет, но припарковаться было негде. В другой ситуации я бы оставил машину за три улицы от дома и добрался бы до места пешком, но перед ней не мог удержаться от позерства, хотелось показать себя «крутым».
– Ничего, если немного покрутимся? – спросил я, лавируя между машинами и лихорадочно выбирая, куда бы приткнуться.
– Ничего, – откликнулась она. – У вас шикарная машина.
Я замялся, не зная, на что решиться. В конце концов, чтобы не выглядеть полным дураком, я умудрился припарковаться возле самого дома, правда, во втором ряду.
– Привык, знаете ли, – сказал я, – бросать машину где попало.
– Подальше положишь – поближе возьмешь, – заметила она.
– Совершенно верно, – согласился я.
Она вела себя непринужденно, но на лице блуждала странная улыбка. Еще ни с одного клиента мне не хотелось сорвать одежду, и совершенно ясно, что ни с одним из клиентов никогда я так себя не вел.
Мы произвели осмотр пустой квартиры, и меня все время подмывало предложить ей выпить. Но для этого нужен был предлог. Например, ее твердое решение о покупке. Так что профессионализм удерживал меня в рамках приличия, или наоборот, загонял в угол, лишая возможности воспользоваться ситуацией в личных интересах.
– Мне нравится, – наконец сказала Линдси.
– Здесь еще прекрасный вид на море… если бы не соседние дома, – сказал я, обернувшись к окну.
– Великолепно! – воскликнула она, присоединяясь. Мы стояли у окна, а так как оно было не таким уж широким, она прикоснулась ко мне плечом. Невольно. Так думалось мне тогда, и до сих пор я не уверен, было это невольным движением или, напротив, вольностью со стороны кого-то из нас.
Позже я убедился и приписал этот феномен своему знакомству с Линдси, что ощущаю наготу женщины, даже когда еще не снята одежда.
– Мне здесь нравится, но не могли бы вы мне показать еще квартирку с мебелью?
– Да, конечно, – откликнулся я. – Вам обязательно надо сравнить, чтобы увидеть, как здесь будет уютно с мебелью. Следующая квартира, которую мы осмотрим, меблированная и как раз очень похожа на эту по планировке.
– И кровать есть?
Так начался наш бурный роман, в котором было все – и кувырки страсти, и страстные кувырки.
Некоторое время я был просто одержим ею, до такой степени, что лично занимался всей недвижимостью в районе ее мозольного кабинета, лишь бы иметь возможность встретиться с ней в обеденный перерыв, бешено спариваясь в чужих квартирах. Мы действовали бесцеремонно, точно взломщики, посягающие на чужой дом лишь для того, чтобы заняться в нем любовью.
Так нас все больше засасывало в пучину страсти, что, похоже, доставляло нам обоим равное наслаждение. Однако Линдси, несмотря на всю свою сексуальность и самоотдачу, сохраняла вполне трезвое отношение к жизни. И эту черту ее характера я находил восхитительной и забавно контрастирующей с моим оголтелым чувственным опьянением.
Курить я начал с ней за компанию, за что невероятно ей признателен. Если бы я не курил, игорная комната стала бы для меня душегубкой. А так я мог с тем же успехом травить чужие легкие, как и прочие игроки, травили мои.
Так что первая наша встреча произошла в чужой постели. После она лежала нагая рядом со мной, а я с тревогой посматривал на простыни, измятые в порыве страсти.
Дом принадлежал Дэвиду Райсу, психотерапевту, практиковавшему особый метод лечения посредством метафор.
Линдси потянулась за сумочкой. Ее гибкое мускулистое тело будоражило и навевало мысль, что простыни все равно измяты и после второго раза хуже не станут.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Ищу сумочку, – ответила она. Открыв ее, Линдси достала какую-то папку и углубилась в чтение, перевернувшись на живот. Затем она протянула руку и достала из сумочки сигареты. Мне тут же захотелось отобрать их у нее. Вряд ли Дэвид Райс, с его большой тибетской «таблой» на стене и мечом «тайчи» на плетеной корзине с грязным бельем, стал бы курить в своей комнате.
– Мета-фо-рическая терапия, – пробормотала Линдси, листая папку, – ну-ка, посмотрим, с чем ее едят. О, кажется, я знаю парня, на которого заведено это досье. Хочешь сигаретку?
– Нет.
– Почему? – удивилась она.
Я вырвал сигареты у нее из рук.
– «Курение убивает!», – с надлежащим драматическим надрывом прочитал я надпись па пачке.
Приподнявшись на локте, Линдси прикурила сигарету.
– Секс тоже противопоказан, – заметила она, – тем, кто экономит силы для здоровья и фитнеса.
– Что ж, в таком случае, – заговорил я, устремляясь к окну, чтобы открыть форточку, и чувствуя на себе ее взгляд, – я тоже закурю.
Так у нас все началось. Со страсти. И так же это продолжалось. Что бы ни случалось в наших отношениях, наше взаимное влечение всегда оставалось незыблемым. Это был корень взаимоотношений, их твердая опора, скала, на которой зиждилось все остальное.
Любовь приходит не сразу. Сначала это чувство единства: два школьника вместе прогуливают уроки и часы, украденные у занятий, с ребяческим энтузиазмом отдают взрослым играм, временами заходя слишком далеко.
– Это классно, – сказала однажды Линдси, заглянув под кровать доктора, продажей дома которого я занимался.
– Знаю, – сказал я.
– Хотя это больше, чем просто секс, – сонно пробормотала моя подруга. Голос у нее при этом был как у человека, который свесился с кровати и что-то ищет под ней. – Мы можем быть кем угодно, кем хотим. Дом наш, и жизнь наша. Сегодня, например, мы – доктор Кинг и его ужасная медсестра. Поиграем «в доктора»? Ну-ка, что у нас там… Ага!