– Это галстук. Никто не водит меня на нем.
– Всякий раз, как вы его надеваете, вы отправляетесь туда, куда не хотите, – продолжал пес. – Это и называется поводком. И, раз я не могу носить такую мягкую одежду, как на вас, может, вы наденете что-нибудь такое, как на мне, кожаное? Для корпоративной идентификации.
Последнее слово захлебнулось ветром, игравшим с его щеками, как с парусами.
– Собачья логика, – пробормотал я. – У меня нет кожаного галстука: я не блюзмен и не вышибала из Глазго.
Пес завизжал, как ребенок, съезжающий на санках с горы, когда мы вписывались в поворот.
– А как насчет того, чтобы переименовать бизнес в «Баркер и Пес»? Можно и наоборот: «Пес и Баркер»?
Тут у меня зазвонил телефон, и против правил, а также вопреки привычке я ответил, продолжая вести машину одной рукой.
– Отлично сработано. – Это был Кот. – Я рад, что мы можем покончить со всеми этими неприятными вещами, это не мой стиль. – Он продолжал: – Понимаю, вам сейчас нелегко. Но что поделаешь – жизнь, словно карточная игра, она идет навстречу тому, кто проявит наибольшее терпение.
– Может, хватит заниматься словоблудием? – прервал его я.
Пес обиженно взглянул на меня. Он всегда терялся, когда я разговаривал по телефону, потому что не понимал, относятся ли мои реплики к нему или кому-нибудь другому.
– Да, понимаю, мое поведение было несколько грубым. Скажем так, я вел себя грубовато местами. Ничего, все позади. Полагаю, завтра вы уже известите миссис Летучую Мышь о том, что на дом есть покупатель, и мы начнем наши дела.
– Великолепно, – процедил я. – В случае чего я буду главным обвиняемым.
– Никакой вины, что вы, – поспешил успокоить меня Кот. – Старая кошелка несказанно богата. Ее жизнь не изменится ни на йоту, даже станет лучше. Детали нашей сделки узнаете завтра. Утром бумаги будут у вас на столе. Можете поздравить себя, вы стали на полмиллиона богаче, а вашу подружку больше никто не тронет.
Я почувствовал закипающую внутри злобу. Этот мерзавец еще смеет упоминать о Линдси и о том, что случилось. Ничего, он заплатит за это. Точнее, я с ним расплачусь.
– Леса густы, и реки несут поток, куда я погружу носок! – распевал пес фальцетом, словно ему этот самый «носок» только что прищемили дверью.
Отключив «трубу», я вдруг понял кое-что. Впервые я говорил по мобильнику, не останавливая машину. И чуть не снес этого яппи в розовой рубахе, расчищавшего свою территорию, стараясь приблизить деревенский пейзаж к городскому. А потом еще вытопчет площадку для барбекю, когда с наведением порядка будет покончено.
Я повернул машину под железнодорожный мост. Дорожный знак указывал на трассу Суссекс Херитейдж, идущую вдоль заброшенной железнодорожной ветки Брайтон – Лондон.
Руки у меня тряслись. Пес положил голову мне на плечо.
– Вы поняли намек, – подал он голос.
Я не отвечал, безмолвно созерцая деревья, сливающиеся осенними кронами в цветную полосу.
– А я знаю, что вы поняли намек, – снова произнес Пучок, на этот раз более настойчиво, и лизнул меня в ухо.
Но я не отрывал взгляда от колышущейся на ветру листвы. Даррена Кабана ничему не научила смерть отца, не оставив ни одного следа в его памяти, он так и продолжал говорить по телефону на ходу, нимало не заботясь, на кого наедет – тележкой на покупателя в универсаме или машиной на велосипедиста на трассе. И теперь я становился таким же, деловым и беспечным.
– Вот куда я погружу свой носок, – воодушевленно продолжал пес, мотнув головой в сторону дороги. – Если ты не поспешишь, товарищ, то, говоря начистоту, мне нужно погрузить не только носок.
Было совершенно очевидно, что я оказался вовсе не таким человеком, каким всю жизнь себя считал.
– Вот люд крестьянский у ворот, и стража уже не в силах их сдержать! – вещал пес мне в самое ухо. – Сейчас они сметут тебя, Rich Tea.
– Что? – Я слышал его слова, но никак не мог оторваться от своих мыслей, чтобы вникнуть, что значит вся эта белиберда.
– Сейчас малолетние преступники вырвутся на волю.
– Ах, вон оно что!
Тонкий намек на чрезвычайные обстоятельства – Пучка прижало, пучило Пучка. Несмотря на эти изысканные шутки и намеки, ему не удавалось попасть в унисон с моим настроением, хотя обычно это у него легко получалось. Видимо, он не мог совладать с чувствами после «удачно обстряпанной сделки».
Я открыл заднюю дверь, и пес выскочил из машины с радостным воем. Собаки часто сопровождают подобными междометиями свои передвижения, точно дети, изображающие, что они едут на гоночной машине, вертя воображаемый руль и производя всякие шумы, малопонятные окружающим.
Я всегда держу в багажнике походный костюм на случай, если мне захочется скататься с псом в лес во время обеденного перерыва или после работы. Так что я влез в плисовые штаны, надел прорезиненную куртку и обул ботинки на толстой подошве. А что? Если вы не можете носить такие вещи, отправляясь с собакой в лес, то где тогда их носить?
Пес уже рыскал носом в траве, поспешно перечисляя: «Листик, палка, листик, палка, листик, палка…» – словно завзятый детектив, ищущий следы преступления. Не было и признака «прорыва малолетних преступников», которого он опасался, лишь пара жалких попыток задрать ногу.
Может, я теперь и пса заразил своей лживостью, став на скользкий путь обмана. Вон ведь как неискренне мотал он хвостом в гостях, отвлекая внимание миссис Кей-Би, а теперь прикинулся, будто ему приспичило «на улицу» только для того, чтобы прогуляться.
Во всяком случае, он угадал ход моих мыслей и вынуждал меня сделать то, чего мне самому хотелось, – пройтись и подышать воздухом.
Мы прошли вдоль железнодорожного полотна, так и не встретив ни души. Что же все-таки заставило меня поступить так непорядочно? На меня давили? Или пес прав, и люди ищут причинно-следственную связь там, где ее нет?
Однажды Пучок рассказал мне о своих впечатлениях после поездки в лес.
Человек описал бы подобную поездку примерно так: «Мы отправились на машине в лес. Я надел сапоги-веллингтоны, и мы углубились в рощу. Там заметили несколько белок на деревьях, но по пути нам попалось еще несколько других собак, и затем мы вернулись к машине, после чего я снял веллингтоны, надел туфли, и мы поехали домой».
Вот что сказал по этому поводу пес: «Двери нашего жилища, наконец открылись, и мы оказались в машине. Странно, появились деревья. Чудно. Я говорю чудно, потому что, когда мы в прошлый раз садились в машину, появился пляж, а потом появился наш дом, когда пляж исчез, а в этот раз – деревья. И у Него стали другие ноги! Вот чудо-то! Маленькие, старые и пахучие, они стали большими, новыми и пахнущими нефтью и пометом (не спрашивайте). Мы направились в лес (у собак сложилось твердое мнение, что их не просто выводят на прогулку, но они идут куда-то с определенной целью). Его ноги вспугнули несколько белок и взрывали сухую землю. Очаровательно! Потом вернулись к машине. Я пытался предупредить его, чтобы он не залезал внутрь, но он не послушал, и я вынужден был за ним последовать. Сбылись мои опасения: лес пропал, и мы снова оказались дома. Это ли не чудо – появился обед!»
Возможно, пес был прав, и все, что случается на свете, просто случается без всяких причин.
– Все прекрасно! – воскликнул пес, носясь как сумасшедший по кустам по обе стороны дороги.
– Как это, Пучок?
– Миссис Кэд-Боф кажется счастливой, вы еще счастливее, я счастлив, птицы на деревьях счастливы. Линдси несчастна. Это ли не жизнь!
Как же он не почуял тот запах вины, которым я сейчас пропитан насквозь.
– Я же тебе сказал – не трогай Линдси.
– Прошу прощения, – отозвался пес. – Смотри, сорока!
Черно-белая птица скользнула над тропой, предвещая роковую неудачу.
Я где-то читал, что для того, чтобы отпугнуть невезение, нужно плюнуть и с поклоном сказать: «Привет, миссис Сорока!»
Так я и поступил, но, похоже, это не произвело на птицу впечатления.
– А ну, пошла! – Пучок, мягко галопируя, понесся за ней.