Я еще не рассказывал ей, чем закончилась история с Люси.
– Она давно уволилась. И с тех пор я ее больше не видел.
– Ну и что, все равно она с радостью заберет его к себе. Она же любит собак.
Сказано это было так, как будто речь шла о каком-то терпимом физическом недостатке.
Теперь я понял, что моя привязанность к Пучку была вызвана не тем, что он разговаривал со мной, хотя я находил его взгляды на жизнь интересными, а иногда забавными; просто я привык к нему, как к старому другу, расстаться с которым нету сил. Сама мысль о том, чтобы лишь изредка видеться с ним во время случайных прогулок, даже если Люси и согласится на это, была невыносима. Да и кем я тогда буду для него? Место вожака стаи займет Люси, а я потеряю свой авторитет.
Я повернулся лицом к морю, к изменчивым полосам света на согретой солнцем воде. Как там говорил пес? «Жизнь ничего не меняет, жизнь сама по себе изменение».
– Мы уже сделали это, – напомнила Линдси. – Назад хода нет.
– Мы можем продать этот дом, и даже с прибылью, и найти место получше.
– Пока ничего лучше я не вижу, – сказала она. – Ты только представь: у нас будет бассейн, теннисный корт под рукой, изолированные детские площадки под охраной. Это то, о чем я всегда мечтала, Дэвид, если не думать о Флориде или…
Я остановил ее рукой, чтобы она не сказала этого слова: «Мастик».
Может ли уступчивость войти в привычку? Полагаю, да, хотя мне искренне хотелось, чтобы Линдси была счастлива.
– Я ни для кого не мог бы пожертвовать большим, – произнес я, чувствуя, что этими словами искушаю Бога, и он может подумать: «В самом деле? Ну, попробуй тогда вот еще что…»
Мой мозг не мог включиться в работу. Неужели сказанное мной означает, что я готов расстаться с Пучком. Похоже, Линдси поняла мои слова именно так.
Она прильнула ко мне и поцеловала в щеку.
– Все будет в порядке, – сказала она. – Пойдем, я хочу купить тебе мороженое. Деньги за собачью будку ты скоро получишь обратно.
24
ТАБЛЕТКИ
На следующий день, получив от доктора рецепт, я отправился в аптеку. Пучку пришлось ждать снаружи, что, как мне кажется, является вопиющей несправедливостью со стороны фармацевтической индустрии, от экспериментов которой пострадало столько собак.
Лето не шло на убыль, день ото дня становилось жарче, солнце пылало сердитым оком, словно разгневанное моей лживостью и слабохарактерностью.
– А от чего это лекарство? – спросил я женщину за кассой.
– От чего салбарбимил? – крикнула она провизору.
– Слуховые галлюцинации, – отозвался тот.
– От слуховых галлюцинаций, – перевела она.
– Не так громко, – попросил я, тревожно оглядываясь на очередь.
– А что я такого сказала? – ответила женщина, удивленно приподнимая брови.
Я вздохнул.
– А есть побочные эффекты?
Женщина посмотрела на упаковку:
– Зрительные галлюцинации.
– Какие именно?
Она пожала плечами:
– Ну, какие-нибудь монстры, вурдалаки.
– Стало быть, можно выбирать?
– Что?
– Какую форму примет безумие.
– Вот сука – жизнь, – вздохнула кассирша, покачав головой и посмотрев на меня.
– Тогда ей тоже сюда вход воспрещен, – заметил я, кивая на табличку с перечеркнутой собакой.
Перед выходом из магазина я проглотил таблетку, чтобы избежать лишних вопросов со стороны пса. Не успев придумать, чем ее запивать, я услышал настырный звонок мобильника.
Это была Люси. Столько всякого свалилось на меня в последнее время, что я даже забыл, как давно мы не виделись, и не замечал, как соскучился по ней, пока не увидел высветившийся на экранчике телефона номер.
Судьба, подумал я. Я никак не мог собраться с духом, чтобы позвонить ей насчет Пучка, – и вот она позвонила сама.
– Приветствую!
– Привет. – Голос ее дрожал, и она старалась говорить нарочито беззаботным тоном. – Дэвид, я…
– Что?
Странно, никто не звал меня Дэвидом, даже родители. Для всех я был Дэйвом, даже в бизнесе, и я никогда не считал унизительным такое сокращение имени. На мгновение мне показалось, что она говорит о ком-то другом и, судя по тону, готова сообщить какие-то неприятные новости. Однако Дэвид – это, по всей видимости, был я и никто другой.
– Дэвид, нам нужно поговорить.
– Насчет Чартерстауна?
– Отчасти и о нем, – ответила она.
Судя по голосу, настроение у нее было подавленное, однако непохоже, что она сообщила о моих «делах» в полицию. Вы же помните, я считал, что это непременно расстроило бы ее – необходимость донести на меня.
– Мне тоже надо с тобой поговорить, – бросился я навстречу. – Я хотел попросить тебя кое о чем. – Я заметил, что Пучок высовывает голову за угол, натягивая поводок, отчего автоматическая дверь аптеки распахивается, словно по команде «сезам, откройся!» – Когда мы можем встретиться?
– Когда пожелаешь, – сказала Люси. – Ты будешь с Пучком?
– Думаю, лучше встретиться с глазу на глаз.
Таблетки не возымели немедленного эффекта. Во всяком случае, пес по пути домой стал еще болтливее.
Насчет Пучка одно можно сказать со стопроцентной уверенностью: его интересует жизнь во всех ее проявлениях. Его увлекает все происходящее вокруг, хотя он ни на чем особенно не сосредоточивается.
Так, пока Пучок торчал на улице перед аптекой, ему стала ясна причина, по которой его не впускали в аптеку.
– Я начинаю думать, что отношения между собаками и людьми не настолько взаимны, как я предполагал, – задумчиво произнес он.
– И отчего же, по-твоему, собак не пускают в аптеку?
– Наверное, чтобы люди могли сделать им сюрприз. Купить неожиданный, но приятный подарок, – заявил он, тычась любопытным носом в пакет, куда я бросил таблетки.
– Считается, что собаки – распространители инфекций.
– Ни разу в жизни, – сказал пес, – не слышал ничего более оскорбительного.
– Мы награждаем собак призами за их верность и мужество.
– Полная опека, – резюмировал пес. – Мы жертвы самого бесцеремонного овеществления и потребительского отношения в вездесущей системе гуманархии.
Надо принять еще порцию таблеток, а то что-то пес стал сыпать неизвестными терминами.
– Ты что, проглотил словарь? – спросил я, пока мы добирались до машины.
– Всего лишь немного развлекся им в минуты скуки, – отозвался пес, как-то подозрительно притихнув.
Когда мы вернулись домой, я стал искать свой «Оксфордский толковый». Он оказался на полу, с пожеванной обложкой, сохранившей остатки гордого названия: «фордс толовы сварь», теперь уже в сокращенном, собачьем издании.
Мы с Люси договорились посидеть в каком-нибудь недорогом барчике. Она предложила кафе с видом на море, но я уже устал от моря, от его утомительного блеска, от этих изменчивых лучей, пресмыкающихся по водной глади, и прочего, и прочего. С меня было достаточно воспоминаний о предыдущей встрече, поэтому я решил попробовать сменить декорации: местом нашей встречи стало заведение, дизайном интерьера напоминавшее станцию техобслуживания, здесь можно было попробовать картофельные клинья и получить за 6 фунтов и 23 пенса «карри клаб», состоявший из «чикен буна», двух пинт пива и паппадама.
Пса я оставил дома, к его невыразимой досаде.
– И что я буду делать в твое отсутствие? – брюзжал он, морща лоб так, что шерсть на загривке встала дыбом.
– Как насчет того, чтобы поспать? – предложил я.
– Спать? – переспросил пес. – Ну конечно! – завопил он. – Какая честь, сэр, ваша щедрость не знает границ. Вы меня просто облагодетельствовали. – Затем, скосив глаза в сторону, уточнил: – Диван подойдет?
– Поскольку ты сжевал его почти до основания, можешь заодно и покрыть своей шерстью.
Да, с Линдси ему никогда не ужиться.
Люси сидела у окна, на спину ей падал свет – такую картину я застал в момент своего появления.