– Посвятите меня в детали, – настаивал я, – или все узнают о том, что здесь происходит.
– Что-о? – не растерялась она.
– И что, и с кем. О том, чем вы здесь занимались с этим симпатичным молодым человеком.
– Это мое дело, – с достоинством ответила она. – Я директор приюта и могу здесь быть с кем угодно и в какое угодно время.
– Но не для того, чтобы разводить шашни на рабочем месте, – подчеркнул я. – А теперь адрес. Будьте так любезны.
На секунду Джули погрузилась в размышления, оценивая ситуацию. После чего оскорбительным жестом выставила средний палец:
– Обойдетесь.
– Ну, послушайте же, – заюлил я, почти пресмыкаясь. – Ну, поймите же, я совершил ошибку, признаю. Но я не хотел его бросать. Он единственное, что у меня осталось на свете.
Джули была незлой женщиной и, наверное, не держала на меня обиды за все, что я ей наговорил с отчаяния. Но, тем не менее, она была непреклонна.
– К сожалению, ничем не могу вам помочь. Понимаю, но не могу. Акт о защите данных.
– А что говорит ваш Акт о любви? – спросила Люси.
– Ничего, – сухо ответила Джули. – Вы сами видите, ничем не могу помочь. Очень жаль, но тем не менее.
Сначала я решил было переупрямить ее должностное упрямство, но потом понял, что ничем хорошим это не закончится: от упертой начальницы приюта придется домогаться желаемого очень и очень долго, пока ее должностное высокомерие не почувствует себя окончательно удовлетворенным.
Люси, видимо тоже почувствовав это, потянула меня назад, к выходу.
– Пойдем, Дэвид. Не мытьем, так катаньем. Существует много способов ободрать кошку. Машина ждет.
Никакая машина нас уже, естественно, не ждала – таксист, огорченный черствостью клиентов, укатил куда глаза глядят. Но я понял, что у Люси есть, что сказать мне.
Двор был занесен снегом, мир волшебно преобразился, облачившись в белые пуховые одеяния. Видимо, даже слякоть прониклась рождественским духом и решила приветствовать наступление зимы настоящими сугробами.
Когда есть машина, быстро отвыкаешь от пальто.
– Мы замерзнем, – сообщил я Люси.
– Плевать на нее, – прошипела Люси и потащила меня под заснеженные ветви большого дерева.
Снег падал большими мохнатыми хлопьями, украшая собой мир, но не согревая.
– Прижмемся? – предложила Люси.
– Было бы здорово.
Мы обнялись и прижались друг к другу. Она уткнулась мне в грудь. Я невольно положил ладонь ей на затылок.
Она подняла голову.
– Бедненький, – сказала она и крепко поцеловала меня в губы.
Я ответил таким же сильным и продолжительным поцелуем. Свет в здании приюта постепенно стал меркнуть, окрестности огласились собачьим лаем. Низкая луна светила, точно медная пуговка на темном плаще ночи.
– Не ожидал, – пробормотал я.
Люси рассмеялась как-то удивительно возбуждающе. Так сдержанно смеются сотрудники конторы, открывающие забавную электронную почту, когда за спиной у них появляется шеф.
– Да уж, – сказала она. – Ты единственный, кто этого не ожидал. Думаю, нужна была собака, чтобы довести все до логического конца.
– На самом деле… – начал я.
Но она снова подставила губы, и мы слились в поцелуе. Губы у нее были теплые, а нос холодный. У собак это является признаком здоровья, отметил я, но воздержался от комментариев.
– Можно тебя спросить? – обратилась ко мне Люси.
– Говори.
– Как ты мог столько терпеть эту стерву?
– Не знаю, – ответил я, – но временами она бывала ко мне добра.
– Разве ты не заслужил лучшего? Чтобы к тебе были добры все время?
На это я не мог ответить ничего, а может, просто не хотел. К раз и навсегда сложившимся отношениям привыкаешь, как к джинсам в обтяжку. Стоит их снять – и становится непонятно, зачем с таким трудом в них влезал. Так и самые нелепые отношения, ставшие привычными, кажутся логичными и вполне нормальными, что бы тебе ни говорили друзья.
Когда же в наших отношениях с Линдси пролегла трещина? Хотя, пожалуй, никакой трещины и не было, как не было и никаких отношений. Мы просто сосуществовали, жили бок о бок, такие разные и чужие друг другу люди. Мы всегда были две разные личности, несовместимые и самодостаточные. Наверное, меня это вполне устраивало, все было просто идеально до тех пор, пока я не встретил пса.
Я еще крепче прижал к себе Люси.
– Просто не верится, что ты простила меня за Чартерстаун.
– А почему я должна была прощать тебя? В чем ты виноват? Просто продал дом.
– Я имею в виду… как? – осенило меня. – Ты не знаешь?
– А что я должна знать?
– Что дом продан почти задаром. Я думал, ты из-за этого уволилась.
– Я ушла с работы, потому что увидела кольцо у нее на пальце, – сказала Люси.
– Ну и что?
– Я решила, что вы обручены и у меня нет никакой надежды.
Так вот оно что! Колечко с бриллиантом, купленное Линдси в минуты охватившего ее восторга от грядущего материального благополучия. Да, поистине в жизни не бывает мелочей, каждый предмет в ней может значить многое и даже очень многое – если не для тебя, то для кого-то другого.
– А о чем идет речь? Что там случилось, в Чартерстауне?
И я раскрыл ей глаза на то, какая я сволочь.
– Так во-от оно что, – задорно блеснула она глазами. – Ты теперь, получается, уголовник?
– И, представь себе, не вижу никакого выхода.
– Ну, выход всегда есть. Достать новый паспорт и пуститься в бега. Начать все сначала. Я тебе помогу.
– Но… как же ты? – У меня перехватило дыхание от этого неожиданного предложения. – Как твой курс английской литературы?
– Английской литературы? – переспросила она, словно бы впервые услыхав такое словосочетание. – Честно говоря, устала я от придуманных разговоров вымышленных героев, от никогда не существовавших людей, от высосанных из пальца идей. От всего этого я устала. Ты и собака – это гораздо интереснее. Мы вернем его, не беспокойся.
– Что ты задумала? – тревожно спросил я.
– Взлом, – лаконично отвечала она.
– Взлом? Что ты такое говоришь. Откуда ты вообще знаешь такое слово? Ты что…
– Не беспокойся, – оборвала она. – Мы этим уже занимались.
– Мы? Что значит «мы»?
– Мы с братом в детстве лазили в чужие дома.
– Но зачем? Что вы там делали?
– Валяли дурака. Проверяли содержимое холодильников и устраивали скачки на диванах.
Многие вещи я увидел в эту ночь в новом свете.
Мы стали дожидаться, пока в приюте все окончательно замрет. В девятнадцать лет средняя продолжительность полового акта составляла у меня минуты две. Такое даже «актом» нельзя было назвать – так, скорее «сцена», небольшой кинодубль. Конечно, теперь, и особенно после пары стаканов вина, это может затянуться на несколько часов, пока не будет достигнут желаемый результат, – то есть получается целая сексуальная пьеса, даже эпопея. С годами я стал понимать, что уверенно движусь к эпической трилогии, которая все никак не может кончиться благодаря вялости действия и отсутствию концовки. Однако Дэн оказался тем самым исключением, которые так любят подтверждать правило, и, похоже, не думал покидать сцены.
Мы стояли и мерзли, мерзли и стояли. Ботинки, которые всегда вызывали у меня ощущение удобства и надежности, теперь вели себя как дешевая поделка из искусственной кожи и пластика, какие-то обноски восьмидесятых. Я увидел эти пластиковые мокасины в магазине году примерно 1986-м. Они назывались «Сталлоне», вероятно, перед тем, кто их обувал, все должны были расступиться. Теперь я в них окончательно разочаровался.
Люси все это время прижималась ко мне, излучая животное тепло.
– Мы найдем его, – твердила она. – Обязательно найдем, не беспокойся.
Я еще ни с кем не делился своей тайной, но тут, на погруженной в космический холод стоянке, поведал ей все.
Люси улыбнулась:
– Я заметила, что ты с ним разговариваешь.
– Нет, в самом деле, он отвечает. Наверное, я окончательно спятил, но это так.