Да, я обвинял Линдси и Кота за то, что они втянули меня в эту историю, но на самом деле, когда дошло до реальных действий, я все сделал сам. Были сотни путей, чтобы избежать этого, отвергнуть предложение, отказаться, вскрыть нечистую игру, но я не воспользовался ни одним из них. Потому что я сам хотел этой перемены в жизни – сознательно или неосознанно. Я хотел начать все сначала, оказаться без гроша в кармане, сражаться за собственную свободу.
Неизбежное заключение, к которому я приходил, дожидаясь Майлса, – он должен был принять решение, отправить меня за решетку или немного повременить с этим, – было таково: я нравился себе. Да, представьте. И конечно, это следовало остановить, пресечь раз и навсегда.
А вот пес не нуждался в азарте. Ему нравилось носиться сломя голову за мячом, но зачем нужен риск, он не понимал и нервы умышленно себе не щекотал. Только закосневшие люди нуждаются в острых ощущениях, чтобы разжечь в себе давно потухший огонь чувств. А когда ты можешь ощутить целую симфонию запахов на одном только запачканном дегтем камешке на пляже, когда твоей чувствительности хватает на то, чтобы угадать по дыханию или даже сердцебиению любое чувство, которое испытывают люди, тебе не нужно играть по высоким ставкам, чтобы узнать, что такое жизнь.
И для этого вовсе не обязательно быть собакой. В самом деле, когда я в последний раз искренне интересовался кем-нибудь из окружающих, прислушивался к чужим мнениям, находил отраду в том, как по-разному люди видят мир? Пучок начал учить меня этому, но пока я занимался только им и еще не добрался до людей.
Иначе бы со мной всего этого не случилось – умей я так же, как он, распознавать по запаху человеческие эмоции – нюхом чуять хитрость, обман, ложь и предательство, так же как симпатию, откровенность и доброжелательность.
Если ты в самом деле живешь, то, чтобы завести проржавевший двигатель чувств, тебе достаточно трепета лепестка, и не надо искать головокружительного риска, не надо всего этого «экстремального спорта», который в последнее время для многих стал таким же наркотиком, каким для меня являлся покер.
Я не вернусь в игру, решил я. Приведу пса к Коту, если удастся набрать денег на ставку, и сяду за стол в последний раз, но не ради игры, а чтобы слушать Пучка. Потом отдам деньги Майлсу, и с этим будет покончено.
Больше покера в моей жизни не будет. Ну, разве что интернет и редкие встречи в дружеском кругу.
Но что-то все равно не давало мне покоя. Я должен Майлсу около 25 миллионов фунтов. Это на 24 миллиона больше самой экстравагантной ставки в Англии, сделанной каким-нибудь толстосумом-экстремалом. Кто со мной будет играть на такие деньги?
Впрочем, я пытался успокоить себя тем, что моя «доля» составляет лишь миллион. Ведь остальных денег я в глаза не видел. Дай мне Майлс, скажем, тысяч сто – и я мог бы вернуть ему миллион. Что ему с меня прибыли: из имущества у меня остались только одежда, которая была на мне, да Пучок, фактически украденный. Даже Майлс, думаю, понимает, что через суд от меня можно получить немного.
– Сперва было совершенно темно, а потом из темноты – лучший подарок для пса! – доносился радостный голос. Это был Пучок, бежавший ко мне, тянувший за собой на поводке Майлса.
Майлс плюхнулся в кресло напротив. Психоделически одетый австралиец (по происхождению – англичанин) и бродяга смерили друг друга взглядами, как два ковбоя, каждый держал руку на кобуре.
– Хотели испытания? Ладно, – сказал Майлс. – Что произошло в комнате?
– Он уже рассказал мне.
– И что же?
– Вы набросили ему на голову одеяло, а потом дали кусок стейка.
Прежде мне приходилось видеть, как у людей отваливается челюсть, особенно часто, когда выкладываешь последнюю карту из комбинации и вероятность выигрыша один к десяти меняется на один к одному. Рот Майлса так долго не закрывался, что проходящие мимо могли принять меня за дантиста, нанесшего визит в гостиницу по просьбе клиента.
– Сначала он задернул шторы, – рассказывал Пучок.
– Сначала вы задернули шторы, – продолжал я.
– И сказал: «Посмотрим, что твоя камера скажет на это».
– И сказали: «Посмотрим, что твоя камера скажет на это», – послушно повторил я.
– Еще он сменил нижнее белье, – подсказал пес.
– Новые… гм… трусы на вас, не так ли?
Майлс откинулся в кресле, раздувая щеки.
– Это какой-то трюк… фокус, – сказал он, – только никак не могу понять, в чем тут дело.
Я подался вперед и сделал свой ход конем:
– Все мои деньги переведены на счет бывшей подруги. Она не хочет меня видеть после всего случившегося и уж точно не отдаст ни мне, ни вам, ни пенни в силу своего характера, так что вам из меня все равно ничего не выжать. Если вы подадите на меня в суд, не получите ни гроша. Вы можете сообщить в полицию, меня могут посадить. Поскольку это преступление из категории «беловоротничковых», я, вероятнее всего, буду отбывать срок в тюрьме с настольным теннисом, бассейном, гимнастическим залом, меня даже будут отпускать домой на выходные, поскольку не пью. Там я даже в покер смогу играть.
– Ну и к чему вы мне это говорите? Впрочем, продолжайте, – дал отмашку Майлс.
– Я хочу вернуть вам деньги – те, что я лично получил от вашей матери. Это ровно на 999 999 фунтов и 88 пенсов больше, чем у меня есть с собой. Если вы ссудите меня деньгами, я смогу отыграть эту сумму, заодно наказав человека, руководившего всей аферой, при помощи этого замечательного пса.
Пучок выжидательно кашлянул, точно дворецкий, пытающийся отвлечь свою хозяйку, поправляющую цветы в вазе, от ее занятия, чтобы она обратила внимание на пришедшего с товаром лавочника.
– Нет, – сказал Майлс.
– Но почему?
– Это классическое надувательство. Называется «пройти по старым следам». Раскрутить еще раз того, кого и так уже ободрал как липку. У вас это не пройдет. Вы слишком плохо меня знаете.
Интересная у него была манера речи: австралиец пополам с итонцем.
– Выиграй их у него! – рявкнул Пучок, пытавшийся засунуть морду под диван, чтобы достать закатившийся туда арахисовый орешек.
– Заткнись, – процедил я.
– А что он сказал? – поинтересовался Майлс.
Для человека, воспитанного женщиной, пребывающей в абсолютной уверенности, что животные обладают всеми человеческими достоинствами и пороками, вплоть до того, что рвут в клочки шторы, потому что им не нравится узор, наверное, не столь уж большой уступкой здравому смыслу было признать, что пес может разговаривать.
– Он посоветовал мне выиграть эти деньги у вас, – признался я. – Не понимает, что мне нечего поставить на кон.
Подошедший официант спросил, не желаю ли я еще чашечку кофе, и предложил, если я обратил внимание на сувенирные свитера с логотипами отеля, тут же принести мне один из них.
– Да, конечно, – охотно отозвался я, не стесняясь пользоваться гостеприимством Майлса, раз уж предоставляется такая возможность.
– А вот мне кажется, – заговорил он, – у вас как раз есть что поставить.
И он был прав. Должен сказать, он был не новичок в игре, этот Майлс.
36
СЫГРАЙ СО МНОЙ
Майлс задумывает карту, не вытаскивает из колоды, а именно задумывает, чтобы исключить подтасовку и прочие фокусы. После выходит на улицу и идет к морю, подальше от любого возможного наблюдения.
Затем Майлс записывает на листке бумаги, какую карту он задумал, кладет листок в конверт, запечатывает. По возвращении конверт помещается в сейф отеля.
С помощью собаки я должен угадать масть и достоинство карты. Ставка – 100 000 фунтов.