Начался поединок между нами двумя. Говорят, что в покере не бывает удачных раскладов, только удачные ситуации. Даже от четырех тузов нет проку, если у остальных нет ничего. Вот если у тебя четверка тузов, а у партнера четыре короля, – это уже другая история.
У меня на руках был «стрит» от девятки до короля. Очень неплохая комбинация. Насколько я мог видеть, ни у кого не было шанса побить меня. Нет, шанс, конечно, был, он всегда есть, но один из пятисот.
Кот смотрел сквозь меня, словно набираясь вдохновения из эфира.
– Он уверен, – забеспокоился пес.
– Великолепно, – пробормотал я, как будто разговаривая сам с собой.
– Ты считаешь, это хорошо?
– Ситуация просто превосходная.
Полисмен, мой сосед, закатил глаза, подчеркивая, что ему дела нет до моих карт, как бы я там ни блефовал. Ведь все, сказанное вслух во время игры, относится к блефу.
– Он очень, очень уверен в себе, – заклинал меня пес. – Запах самодовольства так и прет из него, причем сильнее, чем из тебя. – Пучок умоляюще заглянул мне в глаза, точно Скарлетт из «Унесенных ветром» Ретту Батлеру, и сказал: – Ты ведь очень счастлив сейчас, не правда ли?
Секунду я раскидывал мозгами, много это или мало – один шанс из полутысячи – и стоит ли мне рискнуть.
– Парень, он уверен в себе! – предупредил Пучок. – Как кот, который сторожит хромого голубя. Я еще в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь пах так самодовольно.
Еще секунду я колебался. Один из пятисот. Он может и выпасть. Но вероятность провала все-таки ничтожно мала, не так ли? Что, если Кот блефует.
Я взглянул на Майлса и улыбнулся. Скоро мы отправимся по домам.
И тут, в самый патетический момент, Кот отступил, сбросил карты. Мой выигрыш составлял ничтожную горсть фишек, почти ничего. Уж во всяком случае не то, что я ожидал от игры.
– Ты же сказал, что он был уверен, – шепнул я псу, почти не разжимая губ. Впрочем, у собак чуткие уши, способные уловить самый тихий шепот.
– Он в самом деле уверен, сэр, – возразил пес. – Он и сейчас уверен.
Мы продолжали играть, но я так и оставался при своих, не выигрывая и не проигрывая. Два часа спустя в моей горке фишек по-прежнему недоставало одной сотни тысяч. Мы снова сделали перерыв.
Закусив канапе, я отвлекся на беседу с Майлсом. Мартин оставался в соседней комнате, в игорную пускали только тех, кто ставит на игрока. Те, кто ставит на играющих, могут добавить денег, когда ты проигрываешь, а костоломы в таком случае не могут принести ничего, кроме увечий.
Майлс чуть не прыгал от восторга, как ребенок, в своей гавайской рубашонке, к тому же он был заметно навеселе: официанты бесперебойно разносили напитки, которые игроки почти не употребляли, а наблюдателям больше нечем было развлечься.
– Получается! – восторгался он.
– Да, – спокойно отвечал я.
– Что-то вы не радуетесь победе, – заметил он подозрительно. – Что-то не так?
– Это покер, – ответил я. – Здесь принято проявлять противоположные эмоции. Здесь делают вид, что радуются, когда положение хуже некуда, и наоборот.
Сполоснув рот апельсиновым соком, я решил, что все не так уж плохо, хотя особенно радоваться нечему.
В поведении Кота что-то изменилось. Он явно задумал какую-то пакость. Этот сброс карт в одной из последних игр выглядел крайне подозрительно. Если пес говорит, что человек уверен в себе, то, как правило, так и есть. А Кот бросил игру.
В это время он как раз стоял со своими клевретами в стороне, что-то обсуждая. Впрочем, кто мог ему это запретить?
Должен признаться, Кот мне не очень-то нравился не из-за того, чем он занимался, а из-за того, каким он был. Меня раздражало, как вальяжно он разваливался за столом, как поигрывал пальцами, унизанными перстнями, отгибал манжеты с видом концертирующего пианиста, собирающегося сбацать Дворжака на рояле. Хотя на самом деле эти отогнутые манжеты наводили на мысль, что он собирается ухватиться за вымя.
Еще мне жутко не нравилось, как он щелкает языком, размышляя. Мне был отвратителен запах его лосьона, блеск дорогих, но совершенно безвкусных побрякушек, которыми он украшал себя. Мне был ненавистен он весь, как таковой.
Словно от него исходила аура какого-то дешевого мировосприятия, с которым я был не согласен в корне и которое вызывало у меня стойкое отвращение. Я смотрел на него и видел отпуск в пятизвездном отеле, где он брюзжит за столом насчет качества продуктов, помыкает официантами и горничными, видел, как он заказывает тошнотворные экзотик-коктейли, дает чаевые только тем, кто стелется перед ним, я видел «мерседес», плавательный бассейн и яхту, которую он собирался купить, припортовый супермаркет «дьюти фри» и его ложное насквозь мироощущение, что все вокруг принадлежит ему. И сверх всего этого под запахом дорогого лосьона я улавливал его природный запах, напоминающий тот, что чувствуешь, распахнув дверцу машины, оставленной на солнцепеке, – удушливый и совершенно пустой.
И чего-то еще. Как там пес говорил про тоску: дождь на ярмарочной площади, мокрая сахарная вата – хоть я никогда не пробовал и сухой, не знаю, как она должна пахнуть. Но главное – потеющие ладошки переростка-тинейджера. Разочарование невылупившегося птенца.
Скажите, разве это мысли здорового человека?
Третий раунд. Все пошло вкривь и вкось с самого начала. Когда у тебя большая «касса», можно позволить себе рискнуть, особенно если у тебя репутация осторожного игрока.
В любом случае на руках у меня четыре карты, лучшая среди них – дама. Не знаю, почему я не сбросил карты раньше и остался в игре до последнего, но в покер временами вмешивается предчувствие, интуиция, к тому же за столом остались только я и лысый адвокат из «Бумажного Сообщества». Я решил внести свой вклад в поддержание репутации осторожного игрока и поступил неосторожно, поставив 200 000.
Это был не самый мудрый ход в истории покера, но, тем не менее, и не самый глупый. Уверенности в своем поступке я не чувствовал, хотя все-таки полагал, что моя случайная победа неизбежна. Я нервничал.
– О нет! – возопил пес. – Это был плохой ход, правда же? Ты не уверен.
– Что скажете? – обратился я к адвокату, которого, как я заметил, трясло, словно женщину, сидящую на стиральной машине, и оттого решения давались ему с трудом. Он собирался спасовать, я догадывался, предчувствовал, знал.
Правда, не покидала меня некоторая тревога. Внешне же я был холоден, как солнечные очки белого медведя.
– Он не решается, – сказал пес. – Я так переживаю… Правда, мы уйдем отсюда, если не выиграем?
В критические минуты пользы от него было мало, скорее, наоборот. Уши опадали, весь ссутуливался-съеживался и начинал скулить басом. Короче, паниковал. Причем никакой разницы не было, ожидались вещи средней паршивости или полный крах, – паниковал он от души и на полную катушку.
– Ой-ей-ей! – причитал Пучок. – Плохо, как плохо. Он вдруг стал таким уверенным, просто страшно уверенным. Все, нам конец. О нет! На помощь!
– Вскрываемся, – ответил адвокат, и я стал намного бедней.
Майлс повернулся ко мне и зашептал:
– Что происходит?
– Не знаю, – ответил я. Я и в самом деле никак не мог взять в толк, в чем дело.
Я по-прежнему полагался на чуткий нюх пса, но с присутствующими за столом что-то произошло. Эмоции их стали непредсказуемы.
Следующие несколько раздач вернули меня на исходные позиции. Ни блефа, ни неожиданных комбинаций, лишь ставка за ставкой по минимуму. Они упорно сбрасывали карты на слабой раздаче.
И тут это произошло. Впервые в моей покерной карьере я получил на руки комбинацию, о которой даже не мечтал. Такое было со мной впервые в жизни. У меня на руках оказались валет червей и червовая дама. И тут же в следующих трех картах передо мной легли туз, король и десятка той же масти. Я оторвал самый натуральный «флэш ройял». Это было как озарение, как выигрыш в лотерею, момент, в который останавливается время: первый поцелуй, свадьба и первая брачная ночь. Мне еще ни разу так не везло с того времени, как я покатился под откос.