– Начистить им рыла? – поинтересовался он, явно соскучившись по работе.
– Вижу, вы еще даже не предполагаете, с какими трудностями столкнетесь, – заявил Кот и, прежде чем кто-то успел шелохнуться, извлек из кармана пистолет с глушителем, направив его на Майлса.
– И что дальше? – вырвалось у меня.
– Проживете подольше – узнаете.
Как-то не особенно верилось, что Кот способен нажать спусковой крючок и «завалить» человека в присутствии такого числа свидетелей, однако не хотелось испытывать судьбу, мы столько раз испытывали ее за этот день.
– Магнитофон и пленку, – настойчиво произнес Кот. – Похоже, ставки поднимаются, и нам придется поиграть еще немного.
После ночи бессонницы время ощущается совсем по-другому: в ушах гудит невыключенный процессор, а в глазах такое, будто пялился всю ночь в монитор.
Так что буду описывать события не по порядку, а в такой последовательности, какими их помню.
– Опять стейк! – раздался голодный вопль. – Вы ели без меня! – Затем послышался топот лап по ковру, и Кот исчез из виду.
Согнутая дугой линия, как рассказывал мне однажды пес, является символическим изображением жизни, и я вдруг осознал это. Пистолет, который столь неубедительно выставил перед собой Кот, описал дугу в воздухе, блеснув боками в желтом электрическом свете, и упал в волосатую матросскую лапу Мартина.
– Ну и ну, – покачал головой Майлс.
– Игрушка! – заметил Мартин, мгновенно оценив оружие и кулаками отмахиваясь от наступавших на него громил.
Кот стонал под столом.
– А я думал, кошки всегда приземляются на лапы, – успел съязвить Мартин.
– Я отдам вам половину денег, если поможете забрать запись.
– Нет, – ответил Мартин. – Не стану помогать типу, который высадил стекло в моей квартире. И потом, приятель, ты знаешь сам, что Дэви – темная лошадка, а на их пути лучше не становиться.
– Да уж, – ответил я на выжидательный взгляд Мартина, только что уложившего двух «костоломов» на ковер. – Не стоит.
– А этой пукалке, – он посмотрел на «пистолет», – явно не хватает смазки, и, как только я ее достану, обещаю оставить у тебя самое живое воспоминание о том, как опасно носить такие инструменты.
– Слушайте, – заговорил Кот из-под стола, вылезать откуда не торопился, очевидно, принимая его за последнее убежище. – Вам все равно не выиграть дело, доказательств никаких, кроме показаний этого сумасброда. И денег вы не получите. Потому что в мире работает один принцип – большие деньги притягивают меньшие. И это не опровергнуть никакому суду. Зачем только нам в это ввязываться?
– Миллион и двести тысяч фунтов, – сказал сверху Майлс. – И запись ваша.
Кот сморщился, это была крайняя степень неприятия и отвращения, которую может выразить кошачья физиономия.
– Шестьсот тысяч последняя цена.
– До свидания, – сказал Майлс.
– Ладно, ладно, – закивал Кот.
Он прекрасно знал, что затевать процесс с этим защитником обиженных и оскорбленных, тем паче с «международником», выйдет себе дороже.
– Вот и прекрасно, – сказал Майлс и выложил кассету на стол.
Кот выполз из-под стола и уставился на пленку. Он замер, выпучив глаза: таким я его еще никогда не видел, даже игра не действовала на него столь возбуждающе.
– Шайка чайников! – воскликнул он и затем, чудесным образом вмиг оправившись от удара оземь (этим свойством отличаются особо набожные католики и немецкие центрфорварды), с неожиданным проворством выбежал из комнаты, застучав ботинками по лестнице.
Случившееся дальше как-то неаккуратно уложилось в моей голове. Помню, кого-то назвали не то «грязным щенком», не то «сопливым паршивцем». Видимо, относилось это не к псу.
На ковре, где-то между Мартином и Котом, завалялся куриный окорочок. Пока Мартин, бывший моряк и нынешний буйнопомешанный, пытался перехватить Кота, Пучок прыгнул вперед, чтобы разобраться с лакомым куском, вследствие чего буйнопомешанный споткнулся и сломал ногу в лодыжке.
К чести Мартина, стоит сказать, что это не остановило его, и он с грохотом понесся вниз по лестнице, но было поздно: Кот ушел в туманное утро.
– Зато у нас осталась запись, – заметил я, взяв кассету со стола. – Странно, отчего это он решил смыться, когда у нас в руках все доказательства… Вот интересно… И картинка есть, «Спайс Гелз», альбом «Forever».
– Это слушал Мартин на своем плеере, – сказал Майлс, забирая у меня кассету.
– Блеф?
– Я думал, сработает. Он ведь тоже блефовал с пистолетом.
– Да, – зарделся отчего-то Мартин, приползший с лестницы. Видимо, краснел он не со стыда, а от натуги. – Порылся в твоих старых записях, захотелось вспомнить… старину.
– И что будем делать? – спросил пес.
– Опять он с вами разговаривает? – поинтересовался Майлс.
– Да.
– И что он сказал?
– Спрашивает, что мы собираемся делать. Меня, кстати, тоже интересует этот вопрос.
– Вы или я?
– Ну, допустим, хотя бы один из нас.
– Вы будете арестованы, и с вас по закону взыщут все деньги, приобретенные несправедливым путем. Я не сентиментален, как Мартин.
– А как же бедные африканские дети? – заскулил Пучок.
– Пошли, Пучок, – вздохнул я. – Мы проиграли. Примем же это достойно, как полагается людям. – Я почесал его за ухом. – Или собакам.
– А вы в любом случае пошли бы в тюрьму, – сказал Майлс.
– То есть?
– Мне нужны все двадцать пять миллионов, и я получу их обратно. Каким бы ни был результат игры, я бы все равно предъявил ваше признание в полицию, и вы сели бы. Так что, – развел он руками, – можете особенно не огорчаться.
– Так вот вы какой? – поразился я. – Вы, оказывается, еще почище Кота?
– Намного почище и покруче, чем вы себе представляете, – пренебрежительно отозвался Майлс, которого явно не интересовало мое мнение.
– Так вы не собираетесь говорить по своей… трубке? – спросил пес, отвлекая меня. – Она жужжит и трясется.
Под столом на ковре, выроненная в пылу сражения, валялась трубка Кота.
Я взял ее и нажал на кнопку приема. Но еще перед этим на экране мобильного высветилось имя: «Линдси».
39
РАЗБУДИ БЛЕФУЮЩИХ СОБАК
– Привет, – прогнусил я, стараясь подражать южному акценту Кота и его ленивому выговору. Не знаю, зачем я это сделал, чем был обоснован такой поступок и чего я, собственно, добивался, – просто инстинкт подсказал мне, что обмануть ее – самое милое дело, раз представился такой случай.
– Это я, детка! – пропищала она.
– Да, – ответил я, шевеля откидную крышку телефона и создавая помехи.
– Ты как будто не очень рад, – надула губки Линдси. – В чем дело?
– Они все узнали, – проскрипел я. – Баркер распустил язык.
Пес тревожно оглянулся – явно в поисках этого самого «языка», который, как ему было известно, является весьма питательным.
– Что ты хочешь сказать?
– Не телефонный разговор, – продолжал я гундосить в трубку. – Нас могут прослушивать. Немедленно выезжай и забери у меня из сейфа все бумаги.
– Все бумаги? – поразилась она.
– Все, имеющее отношение к этому проекту, над которым мы с тобой работали. Больше ничего сказать не могу.
– Какое прослушивание, что ты? И почему тогда говоришь по этому телефону о…
– Все, больше ни слова. Буду ждать тебя на… – но тут я еще не придумал. Посмотрим на ходу. – Перезвоню позже.
– Черт, – запаниковала она. – Этот придурок бросил меня по уши в своих долгах, а теперь еще хочет испортить мне всю оставшуюся жизнь. Какой у тебя шифр в сейфе?
Я посмотрел на пса. Он переминался с лапы на лапу. Четыре лапы. Ничего лучшего в голову не приходило. Люси говорила, что любой шифр – обычно первые четыре цифры. Чтобы не забыть.
– Код простой, – сказал я, – один, два, три, четыре.
– Погоди, запишу… Такой же, как твоя сигнализация! Послушай, а Дженкинс не может этого сделать?