Думаю, я успел кое-чем его отблагодарить. В начале девяностых, когда у меня здесь все шло хорошо, я купил ему дом в Грозном, в котором вы жили, и обставил его мебелью, хоть сам и ютился здесь в однокомнатной съемной квартире... Но все же я чувствую себя виноватым и в долгу перед ним, ибо всем, что у меня есть, я обязан твоему отцу. Он работал на стройках по всему Союзу, чтобы я мог без материальных забот учиться в одном из лучших университетов Москвы... Помню, как он сильно и искренне радовался, когда узнал, что я окончил его с отличием. - Исмаил умолк и посмотрел на улицу, чтобы дать нахлынувшим чувствам успокоиться и отойти, а затем продолжил: - Когда началась Первая война, я предложил ему и Идрису (второй дядя Али) переехать сюда. Тогда дела у меня, как в целом и по всей России, были не очень, и я по-прежнему жил в своей съемной однокомнатной квартире. Но если бы они приехали, я нашел бы средства снять еще одну квартиру. Но даже если бы и не нашел, то нашел бы для себя одного другое место, поселив вас там... Я очень долго его уговаривал, просил хотя бы вас прислать. Но он принципиально не соглашался. С одной стороны, он боялся, что мне будет трудно, а с другой - не хотел никуда уезжать... Да, смерть, судьба и все такое... никуда не убежишь, конечно. Нам всем чрез это пройти. Но все же жалею, очень жалею и считаю себя перед ним виноватым, что не поехал в Грозный и не выволок его вместе с вами оттуда, что хотя бы не постарался... И вот его нет, нет многие годы. Но есть его единственный сын, сын моего ныне покойного старшего брата - есть ты!.. Послушай меня, сынок. Я хочу, чтобы ты добился большего, чем мои собственные дети. Говорю это прямо, потому что уверен в искренности своих слов. И мне приятно иметь такое желание не только потому, что ты сын моего покойного брата, но и потому, что вижу в тебе достоинство своего отца. - Исмаил снова выдержал паузу, только на этот раз это уже была пауза размышления, а не успокоения, как в первый раз, и затем сказал: - Кто такой рожденный ребенок?
В этот момент пришла официантка с подносом и стала аккуратно раскладывать на столе перед ними тарелки с блюдами. Исмаил умолк и стал в молчаливой задумчивости наблюдать за ее движениями. Когда же она закончила и удалилась, он сказал:
- Кушай...
Али медленно взял вилку и нож и стал неспешно пробовать одно из блюд.
- Так вот, - продолжил Исмаил прерванную мысль, - кто такой ребенок? Это нулевой уровень знаний, нулевой уровень опыта. В нем пока есть только инстинкты, необходимые ему, пока он будет набираться знаний и опыта. Итак, ребенок - это всего лишь подобие глины, из которой родители и другие окружающие, подобно гончару, могут лепить угодные им фигурки. Но чем больше проходит времени, тем сложнее лепить, потому что глина начинает затвердевать, в результате чего перестает поддаваться лепке. Так же и человек - со временем, набравшись некоторых знаний, он приобретает свою форму мировоззрения и характера. Тогда уже его бывает сложнее в чем-то переубедить, перевоспитать, ибо его ценности, характер и мировоззрение начинают твердеть и укрепляться. И подростковый возраст - один из этапов значительного «затвердения» человека. Ты пришел в Москву именно в этом возрасте. И поэтому я не стал особо тебя наставлять, загружать советами, читать мораль. Я, ограничившись лишь некоторыми напутствующими словами, ждал, пока ты сам начнешь видеть, понимать и ошибаться. Ребенку, который еще никогда не обжигался, можно много и хорошо говорить, чтобы он не приближался к печи... Но он все равно тебя не поймет, потому что ему непонятно чувство боли, испытываемое при ожоге. Но стоит ему лишь разок обжечься - и нужда убеждать и уговаривать его не подходить к печи отпадет: он уже будет вырываться из рук и плакать, если кто-нибудь попытается его насильно подвести близко к огню. Это особенность всех людей, а не только детей. Вот я и ждал, пока ты начнешь «обжигаться». Я сухо давал тебе советы, чтобы тебе было над чем призадуматься. Но, повторюсь, не утруждал себя и тебя чтением бесполезных нравоучительных лекций. Ты иногда возвращался домой слишком поздно - я ничего не говорил; я замечал у тебя на лице синяки - но делал вид, что ничего не вижу, и каждый из нас занимался своим делом. Вернее, я делом, а ты в основном ерундой. Когда тебя впервые в отдел забрала милиция, я прождал ровно два часа, потом приехал и забрал тебя. Когда милиция тебя забрала второй раз - я прождал четыре часа и только потом приехал за тобой. На этот раз я позволил тебе сидеть в «обезьяннике» восемь часов. Знаешь почему? Чтобы у тебя было побольше времени подумать и сделать выводы. Чтобы получше почувствовал, что значит провести в тюрьме часы, а что - годы. Я давал тебе слегка «обжигаться», чтобы ты уберег себя от губительных «ожогов» в дальнейшем. - Исмаил сделал паузу, неспешно промочил горло одним из принесенных напитков, а затем сказал: - Но если ты и сейчас ничего не понял, то ты ничего и не поймешь. - Он снова повернулся к витрине. Потоки машин значительно поредели. - Знай, - сказал он, продолжая смотреть на улицу за окном, - если тебя еще раз заберет милиция, я уже не стану ждать, а сразу же выеду и постараюсь тебя вытащить. Если заберет десятый раз - то я и в десятый раз приеду и постараюсь добиться твоего освобождения. Если мне для этого придется продать весь свой бизнес, то я и это сделаю, я просто обязан это сделать. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, устроит ли тебя самого это?.. Али, я привел тебя сюда, в Москву, лишь для того, чтобы у тебя были хорошее образование, работа и безбедная жизнь. Но если ты скажешь, что Москва тебя портит и ты желаешь вернуться в Грозный, то мне не составит никакого труда купить тебе там квартиру, устроить на учебу, помочь с работой и так далее. Но я хочу, чтобы ты хотя бы окончил университет и получил достойное образование. Потом уже поступим так, как ты того пожелаешь. Ну, что скажешь?