Я описал внешнюю канву обряда достаточно подробно, но абстрактно. У меня была цель осветить все основные моменты, поэтому пришлось это сделать несколько схематически. В реальности все может происходить гораздо проще или же, наоборот, сложнее, когда основная часть — шаманский полет — многократно повторяется, а сам шаман каждый раз отправляется путешествовать в совершенно разные миры. Такой обряд может длиться несколько часов, а то и несколько дней. Естественно, что в реальной шаманской мистерии действия могут разворачиваться и не в такой последовательности, они могут меняться местами, а могут дополняться новыми деталями и довольно яркими событиями. При этом очевидцы обрядов описывают очень разные сюжеты, и часто это зависит от восприятия зрителя. В этом смысле мне очень нравятся самые ранние рассказы скептически настроенных участников академических экспедиций.
В октябре 1739 года профессора Санкт-Петербургской академии наук немецкого происхождения Герхард Фридрих Миллер и Иоганн Георг Гмелин были свидетелями шаманского камлания у качинцев в Минусинской котловине. Гмелин подробно описал свои впечатления:
Колдуны выступали по очереди. Оба начали с того, что сели своим обычным татарским манером на землю, а именно: прямо напротив двери. Бубен они держали вертикально перед лицом и били в него без особого шума, сопровождая удары тихим бормотаньем. Бормотанье постепенно усиливалось, а когда оно достигло довольно высокой степени, то это явилось знаком для неистовства, о котором сейчас пойдет рассказ. Внезапно колдуны вскочили и, оставаясь стоять на том месте, где прежде сидели, не оставляли в покое бубна, напротив, они продолжали бить страшным образом, сопровождая это различными прыжками, криками разными голосами, свистом, шипением и бормотаньем. Все это продолжалось около четверти часа. Затем они стали совершать прыжки в сторону двери и по всей юрте, что должно было считаться ласкательствами, которыми они хотели приманить чертей. Самый сильный шум был возле двери. Вдруг крикуны, застыв, направили свои взоры от двери вверх в направлении того места, где в юрте поднимается и выходит наружу дым. Это означало, что через дымовое отверстие только что будто бы пожаловали черти. Следившие за этим татары тотчас побрызгали несколько ложек воды в направлении двери юрты, и это означало кормление или поение чертей, с тем чтобы они охотнее склонились к переговорам со своими дорогими приятелями — колдунами. Далее последовали фиглярство и сильные прыжки, и фигляры произнесли, как бы напевая, некоторые речи. Это должно было означать действительные разговоры колдуна и колдуньи с чертями. Колдун особенно часто подражал голосу кукушки… Еще немного попрыгав по юрте, колдун начал бросать свою колотушку от бубна по очереди тому или иному из присутствовавших татар. А когда тот возвращал ее колдуну, тот предсказывал ему здоровье в будущем. Эти броски колотушки и ее возвращения происходили со всеми присутствовавшими в юрте людьми. На этом спектакль подошел к концу[7].
В мае 1772 года другой академик, Петр Симон Паллас, посетил обряд тунгусской (эвенкийской) шаманки. Он описал его более подробно и взвешенно:
Как скоро стало смеркаться, то пришла она к огню, раскладенному за несколько времени перед одним шалашом, а шаманское ее платье, бубен и костыль несли молодые ребята; за нею шло несколько молодых баб и девок, которые будут ей в пении подтягивать. Платье ее, которое она перед огнем надевала на голое тело, походило на хороших колдунов одежду; кожаный халат извещен был вокруг разными железными гремушками и другими медными фигурками, позади с плеч множество висело разноцветных змей и хвостов, из коих к одному привязан был маленький колокольчик. Шапка была простая кожаная, и наместо железных рогов, кои б к ней приделаны быть должны, пришиты были к плечам рогам подобные машины, на кои нацеплены были железные лягушки. Бубен поперек был больше аршина, и чтоб настоящий страшный звук издавал, надобно было его нагреть и натянуть хорошенько, на что довольно требовалось времени. Потом взяла она <бубен> сперва сама в руки и стала от огня лицом на север, женщин всех поставила рядом перед собою, а мужчин — рассадя вкруг, начала страшным голосом распевать на север волшебные свои песни. После отдала бить в бубен своему мужу, а сама, взяв клюку в одну руку, начала прыгать, ломаться, всячески кривляться, притом икая, ворча, кукуя, как кукушка, и другими разными голосами, сделалась напоследок будто вне себя и велела у себя спросить что-нибудь, сама петь ничуть не переставая, на что и ответствовала между тем очень не худо. После спросила водки…[8]
7
Гмелин И. Г. Путешествие по Сибири. Воспроизведено по изданию: Языческие обряды аборигенов Сибири в описаниях участников Второй Камчатской экспедиции // Археографические исследования отечественной истории: текст источника в литературных и общественных связях: Сборник научных трудов. Вып. 28. Новосибирск, 2009.
8
Паллас П. С. Путешествие по разным местам Российского государства по повелению Санкт-Петербургской Императорской Академии наук: в 3 ч.: в 5 кн. СПб., 1773–1778. Ч. 3. Кн. 1. С. 306–307.