Воробьев молча закинул карабин за плечо, решив не снимать его без крайней надобности. Доводы Большакова показались ему такими ясными, что, когда на дорогу выскочил зайчонок, он только захлопал в ладоши и до полусмерти испугал трусишку. Зайчишка запрыгал впереди, беспокойно бросаясь из стороны в сторону, потом, наверное неожиданно для самого себя, сбился с тропы и исчез и чаще, смешно вскидывая задними лапами.
На повороте к реке лошади заупрямились. Они беспокойно шевелили ушами, фыркали и старались повернуть обратно.
— Постой, — молвил Большаков, — медведь, однако. Слезай, смотреть будем.
Привязав лошадок к дереву, они осторожно стали пробираться к речке, шум которой был ясно слышен. Небольшой ветерок тянул в их сторону, поэтому лошади далеко учуяли запах зверя, а медведь, наоборот, ничего не слышал, подпустил их к себе.
Выглянув из-за куста, Воробьев увидел его на расстоянии двадцати шагов, посредине маленькой речушки. Медведь сидел на узкой каменистой отмели, выходящей островком из воды. Это был большой старый зверь. Бока его начали седеть, шерсть от застрявших репьев и колючек свалялась бурым войлоком. Геолог невольно поднял карабин.
— Постой, — шепнул Большаков, — он, однако, рыбу ловит.
По реке шла горбуша. Видны были ее всплески, а на перекате, ниже отмели, вода бурлила от борющейся с быстрым течением массы рыбы. Она шла так густо, что медведю нетрудно было своей когтистой лапой выхватывать из воды крупную рыбу, что он и делал до смешного старательно. Склонив голову набок и подняв правую лапу, он подкарауливал рыбу, затем — взмах лапы, фонтан брызг, полет рыбины над отмелью, и снова зверь застывал в напряженном внимании с поднятой лапой.
Увлеченный делом, лохматый рыболов не замечал главного. Он попросту перебрасывал рыбу из воды в воду, потому что почти всю ширину островка занял собой, а на шаг сзади струилась река. Рыбины, мелькнув в воздухе, падали в воду и, взбурлив ее, уплывали, а мишка, высунув большой красный язык, продолжал бесполезную рыбалку. Притаившись, спутники наблюдали за ним, ожидая, что будет дальше. Порядочно потрудившись, зверь, видимо, решил, что наловил уже много рыбы, встал на все лапы и повернулся назад. Он был сильно озадачен, увидя вместо кучи рыбы лишь воду. Привстав на задние лапы, медведь рявкнул и оглянулся вокруг. В этот момент он напоминал нерасторопного деревенского увальня, внезапно обнаружившего, что у него из-под ног исчез мешок. Воробьев еле удержался от смеха. Только свирепые знаки Большакова заставили его сдержаться.
— Сейчас подумает немного, — шепнул Большаков, — совсем человек, только глупый.
Зверь и в самом деле как будто задумался на минуту. Видимо, он решал вопрос, куда делась рыба? Там, куда он ее бросал, в другой протоке речки, тоже шла горбуша, ее было видно даже с берега. «Ага, вот куда ты делась, в воде спряталась» — наверное, думал мишка. Присел к воде и снова принялся перекидывать рыбу в обратном направлении, но — с прежним успехом. Разочарованно-обиженный вид страшного зверя, его недогадливость были настолько смешны, что Воробьев не выдержал, прыснул и зажал рот рукой. Но было уже поздно: медведь услышал шум, присел на корточки, как это делают суслики около своих нор, внимательные маленькие глазки его оглядывали берег.
— Заметил, — произнес Большаков. — Ты сиди, а я буду говорить, чтобы дорогу нам дал.
Раздвинув кусты, проводник вышел на берег. Увидев его, зверь снова рявкнул, на этот раз от неожиданности. Он, наверное, ожидал появления лося, оленя или другого зверя, но не человека. Теперь человек стоял напротив, отделенный от него узкой полоской воды. С минуту человек и медведь разглядывали друг друга. Может быть, зверь обдумывал в это время — не человек ли украл с трудом добытую рыбу и не предъявить ли ему иск своей чугунной лапой. На всякий случай Воробьев взял ружье на изготовку, но медведь враждебных намерений не проявлял. Он разглядывал Большакова, очевидно, не зная, чего от него ждать, и в его позе было больше любопытства, чем страха.
— Ты немного дурак, миша, однако, — без обиняков молвил проводник. — Старый дурак, сколько лет в тайге живешь, голова пустая.
Большаков иногда сбивался на упрощенную ломаную русскую речь. Медведь, слушая его, свесил передние лапы, вывалив из полуоткрытой пасти язык, и покачивал головой, как бы стараясь догадаться, о чем идет разговор.
— Разве рыбу так ловят, туда-сюда бросал, рыба ушла, сам лапу сосать будешь? Пустая твоя башка, мишка! Надо туда ходить — Большаков махнул рукой вверх реки. — На берег садись, на сухое место рыбу бросай. Вот!
Воробьев смотрел на них и вспоминал слышанную когда-то сказку об одичавшем в тайге человеке. В фигуре сидящего на корточках медведя было что-то отдаленно напоминавшее обросшего шерстью человека. Зверь почти с человеческим выражением глаз слушал Большакова, а тот говорил уже с ноткой увещевания в голосе: