Она не ответила «нет» на его немой вопрос. Говоря по правде, ей всегда хотелось быть только с ним. Их близость и дружба была сильнее любви к Жаку. Пройдут долгие годы, прежде чем подобная безграничная близость навсегда свяжет ее с Жаком. Жак знал об этом и по-своему переживал, он не разделял привязанности жены к брату.
– Привет, Валя, – сказал он.
– Привет, Эндер. – Они находились на причале, никто не подслушивал их, поэтому она смело назвала его детским прозвищем, превращенным человечеством в зловещий эпитет.
– Что ты будешь делать, если кролик решит, что уже пора?
Она улыбнулась.
– Папа обернет ее в кожу страйки, я буду петь печальные скандинавские песни, и студенты проникнутся гениальной идеей о влиянии законов репродуцирования на ход истории.
Они рассмеялись. И вдруг Валентина поняла, что Эндер не собирается в плавание, он упаковал сумку, чтобы оставить Трондейм, он пришел сюда попрощаться, а не звать ее с собой. Слезы навернулись на глаза, нестерпимая тоска опустошила душу. Он подошел и обнял ее, сколько раз он обнимал ее так раньше. Теперь ее живот выступающим тугим комом стоял между ними.
– Я думаю, тебе нужно остаться, – прошептала она. – Отклони все вызовы.
– Есть один, который невозможно отклонить.
– Я могу родить ребенка в плавании, но не на другой планете.
Как она предполагала, он не звал ее с собой.
– Девочка будет потрясающей блондинкой, – сказал Эндер, – это безнадежно для Луситании, там лишь темнокожие бразильцы.
Так это Луситания. Валентина сразу поняла, что заставило его принять вызов, об убийстве зенолога свиноподобными было известно всем.
– Ты сошел с ума.
– Не совсем.
– Ты знаешь, что произойдет, если люди узнают, что Эндер отправился в мир свиноподобных? Они распнут тебя!
– Они распнут меня и здесь, если кто-нибудь кроме тебя узнает, кто я на самом деле. Обещай мне никому не говорить.
– Чем ты им сможешь помочь? Когда ты появишься, он будет мертвым многие десятилетия.
– Мои подзащитные всегда успевают достаточно остыть, прежде чем я прихожу Говорить от их имени. Это основной недостаток профессии странника.
– Я не хочу терять тебя снова.
– А я думал, мы потеряли друг друга в тот день, когда ты полюбила Жака.
– Зачем ты говоришь об этом! Я не хотела выходить замуж!
– Поэтому я и молчал до сих пор. Но это неправда, Вал. Когда-нибудь ты все равно бы решилась. Я рад за тебя. Ты ведь никогда не была счастлива. – Он погладил ее живот. – Гены Виггиных требуют продолжения. Я надеюсь, их будет не меньше дюжины.
– Считается неучтивостью иметь больше четырех, жадностью – заиметь больше пяти, и варварством – больше шести. – Произнося эту шутку, она лихорадочно соображала, как лучше отказаться от плавания – поручить ассистентам провести его без нее, отменить вообще, или отложить до отъезда Эндера?
Неожиданно Эндер спросил:
– Как ты думаешь, твой муж позволит мне воспользоваться одной из его лодок? Утром отправляется мой звездолет, поэтому я хотел бы попасть на Мерелд ночью.
Его поспешность была мучительна.
– Почему ты заранее не предупредил, что тебе понадобится лодка? Ты бы мог сообщить через компьютер.
– Я принял решение пять минут назад и сразу отправился к тебе.
– Но ты уже упаковал вещи – для этого нужно время.
– Не нужно, я купил весь корабль.
– К чему такая спешка? Путешествие продлится десятилетия…
– Двадцать два года.
– Двадцать два года! Отправишься парой дней позже, какая разница?
Разве ты не можешь подождать хоть месяц? Ты бы увидел моего ребенка.
– Через месяц, Вал, у меня не хватит мужества оставить тебя.
– Так не оставляй. Кто тебе эти свиноподобные? Баггеры по крайней мере были ременами. Оставайся, женись, ведь я же вышла замуж. Эндер, ты открыл столько звезд, пора остановиться, пора, наконец, пожинать плоды своего труда.
– У тебя есть Жак, а у меня только несносные студенты, все время стремящиеся навязать мне свой кальвинизм. Мой труд еще не закончен. А главное, Трондейм – не мой дом.
Валентина восприняла слова как обвинение: ты пустила корни, не задумываясь, смогу ли я жить на этой почве. Но здесь нет моей вины, хотела возразить Вал – ты – единственный, кто останется, ты – но не я.
– Помнишь, как было тогда, – сказала она, – когда мы оставили Питера на Земле и отправились к первой колонии, к миру, главою которого ты стал.
Путешествие заняло десятки лет. Это было равносильно смерти Питера. Когда мы достигли колонии, он стал уже старым, а мы все еще оставались молодыми.
За время нашего разговора по ансиблу он превратился в дряхлого старика. Он был нашим братом.
– Все меняется к лучшему, – попытался смягчить ситуацию Эндер.
Но Валентина увидела в словах издевку:
– Ты думаешь, двадцать лет изменять меня к лучшему?
– Я думаю, я буду горевать по тебе живой сильнее, чем если бы ты умерла.
– Нет, Эндер, это действительно, как будто я умерла, и ты знаешь, что ты и есть тот, который убил меня.
Он поморщился.
– Я не думал об этом.
– Я не буду писать тебе. Почему я? Для тебя это всего одна-две недели. Ты прибудешь на Луситанию, и компьютер прочтет тебе письма двадцатидвухлетней давности от человека, которого ты покинул две недели назад. Первые пять лет будет тоска, боль потери, одиночество от невозможности поговорить…
– Жак – твой муж, не я.
– А потом, о чем я могу написать? Умненькие, веселенькие, маленькие послания о ребенке? Ей будет пять, десять, двадцать лет, она выйдет замуж, а ты даже не будешь знаком с ней, не позаботишься о ней.
– Я позабочусь.
– Не представится случая. Я не буду писать тебе, пока не постарею, Эндер. Пока ты не достигнешь Луситании, затем еще чего-нибудь, поглощая десятилетия огромными глотками. Затем я пошлю тебе свои мемуары. Я посвящу их тебе. Посвящается Эндрю, моему любимому брату. Я с радостью прошла с тобой сквозь дюжины миров, но ты не остановился даже на пару недель, когда бы я не просила.