Горен подпрыгнул, вытянул руку, и его сильные пальцы схватились за нижнюю ветку. Мальчик был достаточно высоким, чтобы дотянуться, а тяжелые материнские уроки внесли свою лепту. Легко, словно белка, он раскачался на ветке, встал на ноги и ухватился за следующий сук. Как ласка, он лез наверх, все выше и выше.
У другого давно бы закружилась голова. Но Горену любая высота была нипочем. Вскоре верхушки других деревьев остались далеко внизу; эта часть ствола Небесной Опоры была молодой, с более тонкими ветками.
Теперь действительно стало опасно. В любой момент ветка могла обломиться под тяжестью Горена. Но именно это и любил он — эту неуверенность, от которой бьется сердце, эту узкую перемычку между небом и землей, прекрасный вид, открывающийся перед ним. В такие минуты он был доволен устройством мира.
В ясные дни далеко-далеко на востоке был виден Гвоздь — высокая узкая скала невзрачного серого цвета, мистический символ Фиары, о тайне которого почти не сохранилось никаких сведений.
Там, за лесом, насколько хватало глаз, чередовались покрытые травой холмы и длинные степи. На западе вдоль горизонта тянулось побережье, затянутое вечным туманом.
Горен подставил лицо ветру и тихонько запел. Голос его, все еще юный и чистый, постепенно становился по-мужски зрелым и низким.
Горен вслушивался в музыку своей песни, верхушки деревьев подхватили последние звуки, заставив их танцевать над самыми листьями, а потом они постепенно исчезли.
Он не знал, почему в голову пришла именно эта грустная песня, но ему понравились и ее мелодия, и мягкость слов. Он почувствовал себя чуть ли не героем. В свете заходящего солнца он представлял себе поле боя, слышал жалобные стоны и звон мечей, видел, как одни мужчины падали и умирали, а другие побеждали. Над полем с грустным свистом пролетал ветер, наполненный горем и страданием. Горену казалось, что он летит прямо к нему. Картина становилась все более отчетливой, краски темнели, солнце посылало вниз кровавые лучи. Ветер трепал черные волосы Горена, метался вокруг него. Горен видел в воздухе маленькие бурунчики, синие, красные, зеленые, они словно раскачивались на морских волнах. У них появились уста, которыми они шептали и шептали о том, что происходило, происходит и будет происходить.
Веки его затрепетали, взгляд затуманился. Он не в первый раз слышал шепот ветра, совсем не похожий на его внутренний голос. Каким-то необъяснимым образом он знал, что это не сон и что он не разговаривает сам с собой. Ветер метался вокруг него, хватал своими пальцами-туманами, которые тут же растворялись, пел, свистел и шептал на разные голоса. Такое с Гореном уже бывало в детстве, хотя тогда он ничего не понял.
— Мам, ветер со мной разговаривает, — сказал он однажды, когда они сидели перед камином; это был один из редких спокойных вечеров, когда она рассказывала ему истории.
— И что же он говорит? — насторожилась Дерата.
— Не знаю, мне никак не разобрать.
— Тогда продолжай слушать, сынок, и когда-нибудь научишься понимать язык ветра. Чем внимательнее будешь слушать, тем быстрее поймешь.
Может быть, именно поэтому Горен так любит бывать здесь, наверху? Чтобы слушать песни ветра в надежде понять, что же он хочет сказать? Тогда ему больше не придется разговаривать с самим собой…
— Поговорите со мной, — прошептал он. — Я вас слушаю, я вижу все, что вы мне показываете… Я слушаю уже так давно. Поговорите со мной, чтобы я научился понимать…
Он прислушивался. Долго и очень внимательно. Так, как это часто делал магистр Альтар, занимаясь магией.
— В тебе, мой мальчик, живет мана, — сказал ему расчувствовавшийся старик, когда выпил слишком много ягодного вина и Горену пришлось нести его в постель. — Мана — это сила магии. Если она у тебя есть, конечно. О, если это так, ты должен научиться собирать эту силу в пучок, чтобы потом выталкивать из себя. Таким образом ты сможешь использовать магию, которая нас окружает, потому что она повсюду, это аура нашего мира. Все магистры добывают свою силу из самих себя и используют поток магии, вот так.
На следующий день Альтар наверняка не помнил, о чем болтал под воздействием винных паров, но Горен ничего не забыл, потому что подозревал, что то была не пустая болтовня, а важный элемент учения.
А поскольку он был единственным, кто слушал пение ветра и шепот внутри себя, то не сомневался, что это часть магии.
Но раньше он ни разу не размышлял об этом столь серьезно, как сегодня, в день рождения, когда у него было странное настроение и его тянуло к звездам, как любого молодого человека, который повзрослел и мечтает ни больше ни меньше как покорить весь мир.
Горен попытался представить, что же имел в виду магистр Альтар, говоря, что он может высвободить скрытую в нем ману. Он сосредоточился на своих ощущениях, представил себе, что мана — это маленький сияющий шарик, который медленно движется в его голове и открывает ему глаза и уши.
Все это он увидел на удивление четко. И на удивление ясно услышал. А потом… Потом он понял песню ветра.
— В Далекой стране проснутся они, под широкими мрачными скалами, — шептал ветер.
Горен сидел тихо и внимательно слушал.
- Я не понимаю смысла ваших слов, — прошептал Горен. Холодный пот ручьем стекал по его спине, во рту пересохло. Обычно мальчик так легко не пугался.
Из бурунчиков выползли тонкие длинные щупальца, они коснулись лица Горена, и ему показалось, что ветер опалил его ледяным дыханием.
А потом ветер снова запел: