Староста закашлялся, но справился и спросил:
– Это чем же ты нам помочь вызвался, помощничек? Вроде со всем пока справляемся – он обвел рукой стан и сидящих вокруг костра взрослых да детей.
– Со всем, да не совсем, – Ухов усмехнулся горько. Потом спросил, глядя на Матвея:
– Не найдется ли поесть чего? Третьи сутки бегаю…
Матвей молча поднялся и ушел к своему костру: там на лавке все еще стояла крынка с молоком да лежала краюха хлеба. Анютка подхватилась, принесла Ухову чугунок с кашей. На время все занялись своими делами, давая гостю насытиться. Однако же любопытные взгляды то и дело скрещивались на его крепкой фигуре. Наконец пришлый доел, запил все молоком и обратился к старосте:
– Спрашивайте, а я отвечать стану.
К костру подсели Никодим с Ковалем и Кряжем, прислушиваясь к разговору. Петр Милованыч покряхтел по-стариковски, устраиваясь поудобнее, и задал первый вопрос:
– Кто ты есть, бывший штабс-капитан?
Ухов помолчал, явно обдумывая ответ:
– Теперь и не скажу даже. Пока офицером был, служил стране и народу. А сейчас… сейчас для новой власти враг. И для сослуживцев бывших тоже… не свой. Сам по себе остался.
Никодим пробасил глухо:
– А бегал от кого?
Ухов окинул могучую фигуру Никодима взглядом, зло сжал зубы, но сказал:
– От своих и бегал. Повадились они деревни грабить и обозы. Не по пути мне с ними оказалось.
– Как убег? – Никодим с любопытством смотрел на Ухова. Не производил тот впечатления опытного таежника.
– Разведка все ж – бросил Ухов и усмехнулся горько.
Слово вновь взял староста:
– И далеко ль от нас твои тати? – он выделил голосом «твои», и Ухов недовольно поморщился.
– Не мои они. Увижу – стрелять буду. Было б из чего… А не из чего стрелять будет, зубами буду грызть. Далеко ль они, не знаю. Три дня назад были верстах в двадцати отсюда и шли в сторону Уймона.
Отец спросил, глядя Ухову в глаза:
– Много вас было?
Он намеренно сказал «вас», не спеша отделять Ухова от его сослуживцев, разбойничающих сейчас где-то по глухим деревням.
Штабс-капитан скривился, словно от зубной боли, но все же ответил:
– Полных пять десятков, все строевые, при оружии и на конях.
Все взгляды устремились к отцу Матвея. Он пожевал губами задумчиво, потом сказал:
– Ну, на конях в тайгу особо не сунешься. Двигаться могут только по дорогам и тропинкам, что хорошо. Кто из них тайгу хорошо знает?
– Да никто. Я у них за провожатого был. Теперь точно только по тропинкам да дорогам будут идти.
Староста вновь взял слово:
– А к нам зачем пришел?
– Одному в тайге не выжить. А вам я могу быть полезным.
– Это чем же?
– Ну вот сейчас, например, я вам рассказал о том, что вокруг бродят остатки царской армии. И если они к вам придут – разграбят точно. Это польза?
– Польза, – староста кивнул степенно. Помолчал, обдумывая что-то, потом спросил:
– Жить здесь думаешь?
– Если не прогоните. Прогоните – дальше пойду. У меня теперь дорог много, да путь один.
– А умеешь что? Окромя как разбойников на деревни да обозы наводить?
Ухов вскинулся, глаза сверкнули бешенством, но взял себя в руки: имел староста право на такой вопрос. Помолчал немного, успокаиваясь после вспышки гнева, и заговорил все тем же спокойным размеренным голосом:
– Да все, что нужно умею. Работы не бегаю, стрелять обучен, по лесу ходить и выследить кого надо могу. А то и укрыться от кого ни то. Приставите к делу, пригожусь где-нибудь.
Отец хмыкнул и задал давно вертевшийся на языке вопрос:
– Ты в прошлый раз в деревне присматривал, нет ли чего пограбить?
Ухов покачал головой отрицательно:
– Нет. Отряд мимо прошел, а я за разведку. Должен знать, что в тылу остается. Деревня пустая очень меня удивила, вот и решил пройтись по домам.
Отец с сомнением смотрел на штабс-капитана, но тот безропотно выдержал его испытующий взгляд.
– Ну хорошо. А чего сбег тогда?
– А ты б на моем месте не сбежал?
Отец протянул с сомнением:
– Ну да, ну да… И все же не пойму – ты зачем пришел? Доверия к тебе нет, это ты должен понимать. Тогда на что надеешься-то?
И тут Ухов сказал такое, от чего у Матвея упало сердце:
– Попался отряду в тайге человек, Бирюком назвался, – сказал и уставился отцу в глаза.
Отец спросил:
– Ну и?
Ухов усмехнулся:
– Вот тебе и «и». Рассказал он, что в этих местах люди шибко душевные живут.
Отец нахмурился и спросил, глядя на Ухова недобро:
– И где теперь Бирюк?
– А кто его знает? Он от дедушки ушел, он от бабушки ушел… Посадили его под замок, а он возьми и уйди ночью.