Шел и запоминал, где что лежит. А в голове крутились мысли: не зря ли они так спешно снялись с места? Не зря ли бросили деревню? А вдруг не придут бандиты, а они вот так круто поменяли жизнь?
Улица за улицей, двор за двором Матвей обходил деревню, и в душе его крепла злость. Злость на всех этих красных и белых, из-за которых целая деревня снялась с места и живет теперь в тайге. Он решил для себя, что обязательно вернется сюда. В свой дом. И будет в нем жить. Мысли о своем доме заставили его остановиться, а потом развернуться и направиться туда, где вырос.
Ноги сами несли его, и сердце билось учащенно. Зайдя во двор, увидел отца. Тот сидел на крыльце и курил, молча глядя перед собой. Похлопал, как в детстве, по ступеньке рядом с собой – садись, мол. Помолчали. Потом отец спросил:
– Как думаешь, сын, не зря мы снялись с места? Может, и отбились бы, а?
Матвей вскинул на отца глаза:
– Знаешь, бать, я вот шел сейчас и о том же думал. Но потом вот о чем подумал: а если придут? И что тогда? Стрелять на улицах, вот здесь прям? А дети? А женщины? Им этот ужас зачем и за что? Нет, бать, правильно мы ушли. Не придет никто до осени – вернемся. Дома подправить недолго. А сено поставить мы и из тайги выйдем, так? И хлеб тоже.
Отец кивал в такт его словам, соглашаясь, сказал:
– Знаю, сын. Сам об этом всем думал. Все так. Но душа не на месте что-то. Ладно, – он притушил окурок и сунул его в карман. – Ни к чему следы оставлять. Даже в своем доме…
К деду Власу вошли в момент, когда он, кряхтя, вытаскивал из комнаты большой сундук. Собрался дед, точно собрался. Матвей кинулся помочь тянуть тяжелый сундучище.
Дед Влас повернулся к отцу, сказал:
– Вот что, Матвей. Иду с вами, решил. Вот только как переть это все? Бросать никак нельзя. Тут у меня глянь-ка чего, – он открыл сундук, и они обомлели – там ровными рядами лежали мешочки с дробью, порохом, гильзами. Отдельной стопкой стояли коробки со снаряженными патронами к берданке. Отец поднял изумленные глаза:
– Влас Микитич, тут же цельный арсенал. И винтовка есть?
– Есть, как не быть. И не только винтовка. Так как увозить будем?
Отец отошел немного от удивления, ответил:
– Да просто, Влас Микитич. Завтра сюда подводы пойдут за дровами, да несколько коней за бревнами. Ну и для тебя и твоего добра телегу пригоним. Собирай пока. Матвей сегодня у тебя останется, поможет. А я к нашим пошел. Надо им рассказать, сколько чего вывозить будем, да и спланировать, как и что.
На том и порешили. Это была самая странная ночевка в жизни Матвея. До полночи они с дедом Власом собирали и увязывали его пожитки. С ненужными вещами Влас Микитич расставался легко, отставляя их в сторону. Понимал, что много в тайгу не увезешь. И все же набралось достаточно, за долгую жизнь он сумел накопить прилично добра. Главным его богатством были рыбацкие принадлежности и оружие с боеприпасом, да оставшиеся вышитые женой косоворотки. Остальное – постольку—поскольку. Но оставлять лиходеям хоть что-то полезное он не хотел, поэтому собирали все. Отставленные в сторону ненужные лично ему вещи они потом еще раз осмотрели, забрав то, что может пригодиться другим. Остальное вынесли за ворота и сожгли в большом костре. Остатки каких-то тряпок догорали в огне, а Влас Микитич сидел на бревнышке и смотрел в огонь, прощаясь с прошедшим. Матвей не мешал, не лез с разговорами. Дед Влас заговорил сам, все так же глядя в огонь:
– Родился я, Матвей Матвеич, в этой самой деревне, давно родился. Десять годов мне было, когда в стране крепостину отменили. Помню, отец с мамкой все собирались тогда куда-то перебираться. А потом остались, не поехали. Братьев у меня было аж семь человек, да две сестренки. Пригожие такие, Авдотья да Агафья. Беленькие обе, ровно пшеничные волосы, косы толстенные, глазищи такие… Помню, Агашка как-то сбила подойник с молоком. Молоко по двору растеклось, мамка руками всплеснула. А Агашка стоит, кулачонки к груди прижала и глазищи свои на мамку подняла. А в них слеза закипает… и мамка даже ругаться не стала. Такая Агашка как ангелок стояла, у мамки рука не поднялась. Братья выросли да разошлись кто куда. Младшой, Петро, так вообще до Ново-Николаевска дошел. Работает там где-то, а где не ведаю. Мамка с отцом померли давно, а я вот остался. Сына родили мы с моей Машей, да померла она. Простыла и не выходили ее бабки. Сын вырос и в Бийск подался, ну да то ты знаешь. Живу сычом, думал уж помирать, а оно вон вишь как повернулось. Поскрипим еще чутка.