Принципиально отказался добиваться статуса политзаключенного — я против этого статуса. Ведь тогда предусматриваются определенные льготы — книги, посылки, а иначе — дискриминация других заключенных. Считаю, что все зэки должны иметь нормальные человеческие условия существования. Есть и читать хотят все люди.
Вопрос: Расскажите об условиях содержания в заключении, что было самым трудным?
Ответ: Самое тяжелое — голод. Однажды я провел подряд 115 суток в ШИЗО. Попробуйте сомкнуть пальцы одной руки на голени — я мог, доведенный до крайнего истощения. Оказывали самую примитивную медицинскую помощь. Что такое голод? В ШИЗО — 450 г хлеба ежедневно, через день — «бурда», «баланда» — вода с рыбьими костями или отваром овса. Питание практически граничит с пыткой. Расскажу о взаимоотношениях с другими заключенными. Я прошел по этапам от Москвы до Якутска, по так называемому Большому пути — через Свердловск, Новосибирск, — по пересыльным тюрьмам. Нравы на пересылках концентрированно отражают нравы всего уголовного мира. С точки зрения уголовного мировосприятия я имел минусы — москвич (москвичей ненавидят из зависти), еврей. Но эти «недостатки» перекрывались и полностью компенсировались политической статьей. В Свердловской пересыльной тюрьме на мне была куртка «олимпийка». Естественно, как водится, «крысятники», шпана хотели ее отнять. Я подготовился к драке. Уступать нельзя и по мелочам, дальше — хуже. Пошел один — навстречу толпе. Сошлись на метр, вдруг слышу: «Эй, борода! Не ты ли написал книгу за заключенных?» — вступился зэк с авторитетом. Зачинщиков избили. Вот так уважают политических «преступников».
Вопрос: Расскажите об обстоятельствах освобождения, было ли оно для вас неожиданным? Какую подписку вы дали при освобождении, была эта подписка тактическим шагом или отражала ваши сегодняшние убеждения?
Ответ: В декабре 1983 года, за девять дней до окончания срока, на якутскую зону (Большая Марха) ко мне приехал некий чекист — Волин. Всячески пытался выяснить мои настроения, отношение к государству. Отвечать я избегал. Он сказал: «Мы не требуем никаких письменных заверений, дайте устное обещание отказаться от деятельности». Я ответил определенно: «Никаких обещаний не дам. Было бы глупо. Если пообещаю, то почему вы должны мне верить? Нарушу обещание — все равно посадите». Чекист сожалел. Я же приготовил вещи на следующий срок. Но неожиданно меня освободили. Тот же Волин, как выяснилось, был и у Бахмина, и у Тер-новского, и у Абрамкина.
Вопрос: Как вы оцениваете годы, проведенные в заключении, дала ли вам что-нибудь тюрьма? Изменились ли ваши убеждения, отказались ли вы от дальнейшей деятельности?
Ответ: Тюрьма дала ценный жизненный опыт, хотя эти годы можно было бы провести с большей пользой. Тюрьма — благая неизбежность. Мы порой и не знаем, улыбается нам судьба или скалится. После ШИЗО у меня начался туберкулез легких. Но состояние здоровья определяется духовной выдержанностью.
Убеждения мои не изменились, от деятельности не отказался. Мне неоднократно предлагали уехать из СССР. 1 декабря 1977 года меня, отца и брата Кирилла вызвали повесткой в Приемную КГБ. Я не пошел. Вечером меня задержали и предложили в 20 дней покинуть страну. Мы решили, что уехать можем только все вместе — семьей. Брату неожиданно инкриминировали хранение оружия — ружье для подводной охоты. 5 декабря на пресс-конференции у Андрея Сахарова я заявил, что не покину СССР. В 1986 году снова предложили эмигрировать. Проходила лавина превентивных бесед «на воле» и одновременно ужесточение режима в лагерях. Я расценил ситуацию как беспомощность властей. В КГБ — системе «кнута и пряника» — беседы со мной проводил некто Каратаев — «пряник». Он сказал: «Ваши контакты с Юрием Медведковым нужно прекратить, и, вообще, уезжайте отсюда со всеми родственниками». Я ответил: «Я в своей стране и предпочитаю, чтобы эмигрировало КГБ». Не могу смириться с произволом: веду себя так, как считаю нужным, а не как диктует чувство самозащиты.
Вопрос: Что вы думаете о происходящих в СССР переменах, о политике гласности и перестройки? Намерены ли вы принять личное участие в этих новых процессах, в чем видите свою роль и роль различных слоев общества?
Ответ: Я все больше склоняюсь к мысли, что гласность и перестройка — пропагандистский блеф. Подозреваю, что блеф и есть цель всей кампании. Начинаю сомневаться в искренности нового руководства. Задаю вопрос: а что за душой? Но с политической точки зрения нелепо не воспользоваться представившимися возможностями. Политические заключенные, освободившись, сломались на выданном авансе — «прянике», и большинство из них отошло от всяких дел. А дел хоть отбавляй. И эмиграция — не самое важное. Миллионы людей хотят жить здесь, на Родине. Проблемы нашей страны несопоставимы по уровню с проблемой эмиграции.