Для меня было ясно, что пулеметы эти не пойдут. Я промолчал. Ванников мне через два дня звонит уже из Москвы: «Слушай, Владимир, ты не расстраивайся. Давай, делай новые пулеметы. Я попросил его согласие срочно приехать в Москву. Он не возражал.
По приезде я сразу же пошел к Таубину. И показал ему, что его пулеметы работать не будут. «Хоть нас убей, хоть десять раз будем переделывать, но твои пулеметы работать не будут». И доказал ему — почему. Он понял, хотя был человеком с явными авантюрными наклонностями.
Я боялся, что Таубин скажет, вот завод не умеет делать пулеметы, а я их сконструировал самого высокого качества. Ведь тогда пойдут аресты наших рабочих, инженеров. Я его спросил: «Сколько тебе надо на доработку?» (Я не сказал, что мне Ванников отвел два месяца.) Он отвечает: «Мне на доработку надо 4 месяца». Я ему предложил: «Давай Ванникову напишем бумагу, в которой все объясним».
Бумагу составили, и я ее вручил Ванникову. Ванников прочитал и даже позеленел. Ведь он отстаивал способности Таубина перед Сталиным. Поставили в Туле пушку Таубина на производство. Таубину дали орден Ленина, а через неделю его пушку сняли с производства как негодную. Получилась никакая не авиационная пушка. В итоге его посадили. Он дважды обманывал Маленкова и Сталина. Посадили Таубина по указанию Маленкова. Это уже дочка Таубина мне рассказывала. Она принесла мне рукопись книжки о нем. Сидела у меня часов пять, просила дать отзыв. Поначалу я написал резко отрицательно. Но тут меня стали уговаривать и издательство, и та же дочка: смягчить отзыв, все–таки он был реабилитирован. Я, конечно, сгладил это дело. А вообще он виноват полностью, и я считаю, что из–за него много летчиков погибло. Потому что если бы он не мешал, Березин, Волков и Ярцев сделали бы хорошую пушку гораздо раньше. И мы смогли гораздо раньше перевооружить самолеты на более мощное вооружение. Он задержал это дело как минимум на полгода.
Я лично считаю, что посадили Таубина за прожектерство и обман — правильно сделали. А то, что расстреляли, наверное, неправильно. Все–таки он молодой был — 30 с чем–то лет. Ну чего стрелять? Но, правда, суд приговорил к расстрелу. Посадить надо было, года на два, проучить, а может быть, и под домашним арестом продержать… В общем, нельзя сказать, что он был совсем не способным, но был очень нахальный человек, как я уже отмечал, с авантюрными наклонностями. В тюрьму попал не зря, а расстреляли зря.
A. В. Басов: Владимир Николаевич, Вам приходилось встречаться со Сталиным?
B. Н. Новиков: Приходилось, правда, один раз, и еще он как–то звонил мне на завод.
A. В. Басов: Какое Ваше общее впечатление о нем?
B. Н. Новиков: Вначале о звонке Сталина на завод. Однажды сложилось очень тяжелое положение со станковыми пулеметами. Это мощный пулемет типа «Максим». Его тоже за год до войны сняли с производства и поставили пулемет Дегтярева. Он более легкий и его сделали тысяч десять. Но, когда началась Великая Отечественная война, военпред на заводе стал браковать пулеметы Дегтярева.
Устинов заставил меня поехать в Тулу и разобраться, в чем там дело. Оказалось, что на большое количество выстрелов (на 5 тыс. или на 6 тыс.) он мог дать одну задержку, но очень сложную. Получалось так, что экстрактор выдерживал патрон раньше времени, пока еще капсюль не разбит, и на горячую ствольную коробку порох рассыпался. Потом сразу «фук» и пулемет прекращал стрелять.
Для устранения такой задержки требовалось длительное время. Военпред вполне справедливо остановил выпуск этого пулемета. Когда я приехал на завод, сразу же понял, что военпред поступил правильно. Был там и Дегтярев. Я ему говорю:
— Василий Алексеевич, что будем делать?
— Дорабатывать надо.
— Сколько потребуется времени?
— Месяцев шесть…
— Шесть месяцев?! Война же идет.
Директор завода аж подпрыгнул на стуле:
— Как же? А я что буду делать? Война, а я буду стоять?!
(А у него тысяч пять–шесть работало на выпуске этих пулеметов).
Я его спрашиваю:
— Сколько тебе надо, чтобы восстановить станковый пулемет «Максим»?
— Он говорит:
— Один день.
Я ему говорю:
— Ты мне голову не морочь, за один день станки не успеешь перевезти. Максимум неделя требуется.
Хорошо, что все сохранилось: и станки, и оборудование, и чертежи…
Итак, я даю ему задание — восстановить на заводе производство «Максимов», хотя об этом согласия в Москве ни у кого не спросил.