Обернувшись к дверям, в которых толпились радостные придворные, он приказал:
– Немедленно! Готовьте пир, и пусть пир этот будет роскошен и обилен. Слово сказано. Отныне земли эти обречены процветать!
Грааль жил своей жизнью. Терпкий запах чайного дерева вытеснил вонь разложения. Краски вспыхнули ярко-ярко: синева – лазурью, зелень – синоплем. Незримый вихрь промчался по дворцу, обновляя и очищая. Распахнулись окна, и звёздный свет ворвался в залы. Впервые за долгие годы во дворце установилась лёгкая прохлада.
Мы стояли с Иртанеттой у алтаря, и Король-рыбак обвенчал нас. Лонот, страна моей души, обрёл наконец правителя, а Иртанетта – мужа. Тепло Иришкиной руки, тяжесть короны, радостные лица рыцарей и придворных дам – всё это сложилось в причудливый калейдоскоп красок и ощущений, из которых ярчайшим было присутствие Грааля.
А потом начался пир. Лёгкое игристое вино, танцы и счастливый взгляд моей возлюбленной. Улучив момент, я подошёл к старому королю:
– Скажите, Ваше Величество, каков же ответ на самом деле? Кому служит Грааль?
– На это каждый отвечает сам, – усмехнулся Анфортас. – Хочешь, я объявлю тебя королём Грааля? Это славный путь, Адвей. Правда, у него есть свои достоинства и недостатки. Тебе придётся навеки поселиться здесь.
– Благодарю, Ваше Величество. У меня есть дела в моём мире. Я пока не склонен предаваться самосозерцанию.
– Самосозерцанию? Ах, да. По вашим представлениям, мы все – отражение твоей психики. Что ж… Каждому по вере воздастся. И знаешь, что, Адвей?
– Что, Ваше Величество?
На лице короля появилось лукавое выражение.
– Мы могли бы поговорить о многом, но я вижу лицо твоей жёнушки. И оно не сулит ничего приятного тем, кто тебя задерживает. Иди же, добрый рыцарь. Поверь: никакая метафизика не стоит тех минут, что тебя ждут.
Анфортас смотрел на меня с отеческой нежностью. Мы раскланялись, и я пошёл к Иртанетте.
– Пойдём, – она потянула меня за руку. – Слуги приготовили нам покои. Этот рунарх так и сверлит тебя взглядом… Как я его ненавижу, мерзавца!
Мы двинулись к выходу. Придворные, попадавшиеся нам на пути, шутливо желали спокойной ночи. К Иртанетте подбежала горничная и принялась торопливо что-то шептать на ухо. Брови её двигались вверх-вниз с преувеличенным ужасом.
– Подожди меня, любимый, – со вздохом объявила Иртанетта. – Эти слуги ужасны. Подумать только: пододеяльники с пурпурной незабудкой! За кого они меня принимают?
Пока моя любимая разбиралась с перинами и простынями, я отправился к Граалю. Священная чаша и копьё лежали на столике посреди зала. Я попытался по примеру Лира соединить их воедино, но так и не сумел. Похоже, это искусство доступно лишь тевайзцам.
– Человек Перевал, можно поговорить?
Лёгок на помине.
– Да, Лир. Говорите.
– Вы ненавидите меня?
Вопрос заставил меня задуматься. Тевайзцев чужая ненависть мало волнует. Что-то случилось с Лиром за годы отшельничества у моста, раз его это озаботило.
– Нет. Я сожалею, что так получилось.
– Но ваша жена…
– Она молода. В её возрасте можно делить мир на чёрное и белое. Я же совершил много поступков, которые нельзя трактовать однозначно.
– Что ж. Значит, вы найдёте силы судить непредвзято. Дело в том, что война так просто не закончится. Рунархские знаки освободились от «аспекта императора», но сами рунархи пока что этого не почувствовали. Чтобы пробудить в них новое осознание, вы должны сделать следующее…
И, наклонившись к моему уху, он объяснил мне, что именно. Я покачал головой:
– Поэтично.
– Такова суть нашей цивилизации.
Сухо поклонившись, он удалился. Минутой позже подоспела Иришка:
– Ты здесь, Адвей! Я просто провидица. Сразу знала, где тебя искать. Пойдём же!
На этот раз нам никто не мешал. Слуги Анфортаса приготовили спальню, а Иртанетта позаботилась о том, чтобы её убранство оказалось достойным властителей Лонота.
Платье Иришки первым оказалось на полу. В застёжках моих джинсов она немножко запуталась, но скоро сообразила, что к чему. Тонкое сияние Грааля пронизывало мир, наполняя меня сладкой щемящей истомой.
Луна, заглядывающая в окна, спряталась за лёгким облачком. Этой галантности мы оценить не смогли. Кроме нас двоих в этот миг никого не существовало.
Время в обоих мирах выровнялось и пошло в такт. Два сердца бились удар в удар.
Проснувшись, я некоторое время лежал без движения. В сером утреннем небе расплывались цветные пятна. Если ночью они были похожи на гуашь, то сейчас я сравнил бы их с пастельными мелками. Вдали кричала одинокая птица.