Еще до того, как открыть глаза, я знал: в часовне мы больше не одни.
Глава 35
Первым увидел ее Герейнт. Он все еще стоял на коленях перед алтарем, но поднял голову и глаза его расширились от удивления. Ни тени страха или тревоги, только чистый восторг. Свет, озарявший его лицо, придал ему мудрое и доброе выражение. Борс, стоявший на коленях рядом с Герейнтом, еще ничего не заметил.
Она приняла вид земной женщины; кожа гладкая, медового цвета. Она стояла перед нами так же спокойно и естественно, как стояло бы смертное существо, но с достоинством и грацией, присущими лишь небесным созданиям. Глаза цвета голубого неба в солнечный день не очень выделялись на лице янтарного оттенка. Каштановые волосы длинными распущенными локонами ниспадали на плечи и рассыпались по нежному изгибу груди. На ней было темно-малиновое платье с тканым синим поясом, украшенным золотым плетением, и вся она казалась воплощением и сущностью красоты, мудрости и достоинства, соединенных в обаятельной женской форме.
Можно провести рядом с ней всю жизнь и считать это величайшей милостью. Во всяком случае, я почел бы незаслуженной радостью вечно стоять зачарованным, лишь бы видеть перед собой это совершенное создание Царя Небесного, прекраснейшую из Его ангелов. Меж тем гостья склонилась над алтарем, благоговейно глядя на предмет в своих руках.
Дева возложила на алтарь Грааль.
Поначалу у меня в сознании молнией мелькнула мысль о том, что Святая Чаша найдена, что дева каким-то образом забрала ее у похитителей и теперь возвращает нам. Я ошибся. Словно в ответ на мою мысль, Дева Грааля повернула голову и посмотрела на меня таким гневным взглядом, что я ужаснулся.
— Пошли вон, Сыны Праха, — сказал ангел голосом, непреклонным, как алтарный камень. — Чаша перед вами свята. Вы оскверняете ее своим присутствием.
От стыда я не мог говорить, только смотрел на нее, ощущая всю глубину своей никчемности в ее глазах. Герейнт тоже склонил голову под тяжестью прозвучавших слов и крепко сжал руки, прижатые к груди. Борс и вовсе ушел в себя, бессильно опустив руки, с головой, опущенной на грудь.
— Неужто вы могли помыслить, что я не в состоянии защитить то, что поручено мне защищать? Слепцы! Вы все видите и ничего не понимаете. — Ее слова жгли, как огнем, а праведный гнев обращал каждое слово в разящее копье. — Не знаю, что хуже, ваше невежество или ваше высокомерие. Вы дерзаете думать, что Царю Небесному для исполнения его воли нужна помощь смертных? Что Господь Творения не в состоянии защитить свои сокровища?
Презрение в ее глазах полыхнуло пламенем, испепеляя жаром мое самоуважение, мою неуместную честь.
— О, могучие стражи, — вопросила она, — где вы были, когда враг протянул руку к вашему сокровищу? Думал ли ты защитить Чашу Христову своей немощной плотью?
Дух мой пребывал в смятении, слов не было.
— Слушайте меня, Сыны Праха! Вы держали в руках Летнее Королевство, и не удержали. Вы уничтожили единственную предоставленную вам возможность принести мир народам земли.
Гнев небесной девы невозможно было вынести. Я плакал.
— Умоляю! Я невежественный человек, это правда. Если я не смог…
— Молчать! — стены часовни содрогнулись от этого приказа ангела. Чаша Грааля возвращается в руку, даровавшую ее. Смотри на нее, Сын Праха! Смотри в последний раз, и рыдай до скончания времен, ибо в этом мире никто и никогда больше не увидит ее!
Она наклонилась, чтобы взять Святую Чашу, и я с отчаянием понял, что никто и никогда больше не познает ее исцеляющего присутствия.
Не знаю, откуда во мне взялись силы воскликнуть:
— Остановитесь!
Хранительница Грааля повернулась ко мне, в ее глазах снова вспыхнул гнев. Но я выдержал этот взгляд, выдержал бы еще тысячу раз, лишь бы ненадолго задержать ее руку.
— Простите меня, леди. Мои слова и манеры грубы, я знаю, но в моих словах нет ни грана неуважения. Просто я не умею говорить, как должно. Невыносимо думать, что Грааль уходит из мира из-за моей оплошности. Если существует на свете способ искупить мою вину, только намекните, и я с радостью отдам жизнь и все, что имею, ради искупления этого греха!
Ангел пронзила меня взглядом, но я уловил в нем и крошечную долю сочувствия. Но в словах ее сочувствием и не пахло.
— Зачем утомлять небеса презренными мольбами? Не думаешь же ты изменить предначертанное раньше, чем была создана земля, и звезды двинулись своими путями?
Собрав последние крупицы мужества, я отвечал ангелу:
— Молю не о себе и не о тех, чей долг был хранить Грааль больше жизни. Я прошу о тех, кто борется во тьме за свет. Их так мало, нужды их так велики, что достаточно одного взгляда на Святую Чашу, чтобы наделить их мужеством и дать надежду, укрепить веру в грядущую жизнь, переносить невзгоды своего удела. Именно за них я прошу. Умоляю вас, не забирайте Грааль.