— Посмотрите! — радостно призвал я своих товарищей. — Мы можем вернуть пропавший запрестольный крест.
На глазах у изумленных спутников, я вошел в прудик и наклонился. Ухватив верхнее плечо креста, я потащил его наверх. На лицах Борса и Герейнта отразилось такое удивление, что я забыл о жгучей боли в боку. Я смотрел на них и потому в первый момент не видел, что у меня в руках.
— Вот это крест! — в изумлении промолвил Борс. Герейнт смог лишь молча кивнуть.
Я опустил глаза и понял, что держу в руках вовсе не крест, а меч. С длинного сужающегося лезвия свисали какие-то обрывки. Я не признал оружие сразу, потому что оно было обернуто тканью. Иначе я узнал бы этот меч с первого взгляда. Еще бы не узнать! Я же смотрел на него каждый день в последние семь лет.
— Отлично! — воскликнул Герейнт. — Теперь у нас еще один меч.
— Не просто меч, парень, — сказал я ему, сжимая рукоять обеими руками. — Это меч Артура!
Глава 38
Каледвэлч!
Герейнт опустился на колени рядом со мной и протянул руки, чтобы взять меч. Приняв оружие, молодой воин содрал с него остатки ткани и начисто вымыл в воде.
— Вот, — сказал он. — Он снова готов служить королю.
Затем, прежде чем мы с Борсом поняли, что он собирается делать, Герейнт поднял над головой боевой меч Пендрагона, крикнул: «За Бога и Артура!» так, что эхо разнеслось по лесу, и помчался через поляну. Борс не успел его перехватить.
— Герейнт! — крикнул Борс вдогонку. Но молодой воин, стремглав летевший навстречу врагу, даже не замедлил шага.
— Иди с ним, — обратился я к Борсу. — Помоги ему.
— За Бога и Артура! — снова донеслось издали.
Сунув мне в руки меч Герейнта, Борс проворчал скороговоркой:
— Я вернусь, как только смогу. — Пошатываясь от усталости, он тяжело побежал вслед за Герейнтом, чтобы в последний раз сразиться с врагом.
А я сидел на краю колодца, сжимая меч, и молился о спасении для моих друзей.
— Великая Сила, — едва слышно бормотал я, — мы устали, нас побеждают силы тьмы. Некому помочь нам кроме Тебя, и если Ты не избавишь нас сейчас от этого бесконечного боя, мы погибнем.
Я перекрестился, а затем, пользуясь мечом как палкой, с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь на каждом шагу, поспешил к братьям.
Нежить закончила перестроения и снова двинулась вперед. Борс почти добежал до линии фронта, но Герейнт все равно опережал его на дюжину шагов. С громким боевым кличем молодой воин прыгнул вперед, длинный меч превратился в сплошной круг сверкающей стали, когда он стремительно ворвался в ряды противника.
Смело. Поистине смело. Но безрассудно. Сердце у меня в груди тяжко ворохнулось, когда я увидел его, в одиночку идущего в бой, размахивающего мечом и орущего дикую боевую песнь.
Сейчас! Но прежде чем Герейнт успел нанести первый удар, враг остановился. Герейнт не видел ничего, кроме ближайших противников. Несколько первых воинов рухнули под его рукой, как переспелые колосья. Он крутанул Каледвэлч над головой и прыгнул вправо. Но перед ним образовалось свободное пространство. Враг отступал.
Да что там — отступал! Они бежали! Толкаясь, натыкаясь друг на друга, нежить бежала. Это было очередное чудо! Они не могли вынести даже вида прославленного меча, не говоря уже о том, чтобы устоять против него!
Суверенный Меч Британии наконец заставил их издавать какие-то звуки. Стоило Герейнту повернуться к той или иной группе врагов, как они открывали свои доселе безмолвные рты и воздух оглашался жалобными воплями. Вопли переходили в визг и заканчивались хриплыми рыданиями и зубовным скрежетом. Бесстрастные прежде лица искажала гримаса безотчетного ужаса. Я не раз видел такое выражение у людей на поле боя, когда они понимали, что надежды больше не осталось, и теперь им предстоит только гибель и, возможно, еще мучения перед смертью.
Действие, которое оказал на них один вид Каледвэлча, поразило меня до такой степени, что я замер на месте и смотрел, как вокруг меня враг бросает оружие и бежит с поля боя в безумной попытке спастись. Они топтали друг друга, падали, в слепой панике натыкаясь на ближайших воинов.
Герейнта ничто не могло удержать. Он прыгал, кружился, нанося невероятное количество ударов, каждый из которых достигал цели. Теперь, если враги падали, они уже не поднимались с земли, а умирали насовсем, стеная так, словно видели перед собой какую-то ужасную перспективу.
Боже, помоги мне! Они ужасно визжали, и это было куда хуже их молчания. Эти проклятые стенания мешали мне радоваться победе.