– О-о.
– Фактически, – продолжал Бедевер (и по мере того, как он говорил, в нем зарождалось ощущение, что если он не собирался тревожить друга попусту, то, возможно, он взялся за это не с того конца), – сдается мне, что их вообще не кормили. Понимаешь?
– Вроде как да, – отвечал Туркин. – Но это как-то не вдохновляет, правда?
– Вот именно.
– Это как-то неправильно.
– Пожалуй.
Туркин добрался до одного из скелетов и начал забавляться, изображая из себя чревовещателя, – занятие, которое Бедевер нашел несколько раздражающим. Все же, сказал он себе, если это хоть немного займет его мозги, то я могу и потерпеть. Туркиновы мозги, как он знал по долгому опыту, чем-то напоминали ядерную войну: когда в них зарождалась какая-нибудь идея, на некоторое время вокруг становилось довольно шумно и неприятно, но очень скоро все заканчивалось. Он откинулся на спину и попытался придумать что-нибудь умное.
Пирамида из человеческих тел, чтобы добраться до люка? Нет, у него слишком мало людей.
Может быть, магия? Он нашарил в кармане Персональный Органайзер, но золотая застежка не была даже теплой. Здесь, внизу, не было магии, которую он мог бы распознать, или, если была, то она была другой версии. А возможно, это место было заблокировано, как зарегистрированный офис.
Он взвешивал в уме возможность использования костей, чтобы соорудить из них временную лестницу, когда туркиновское чрево разразилось утробным истерическим хохотом. Лучше положить этому конец немедленно, подумал он, иначе глазом не успеешь моргнуть, как бедняга слетит с рельсов, а это никак не облегчит ситуацию.
– Ладно, Тур, хватит, – сказал он как мог мягче. – Прекрати это, ладно? Мне уже начинает казаться…
– Э-э.
– Тур?
– Беддерс. – В голосе Туркина была нотка, которой Бедевер у него не слышал ни разу за все годы, что они знали друг друга. Ужас. Что ему больше всего нравилось в старине Туре – это то, что он никогда не поднимал панику. Если бы у него спросили, что означает слово «ужас», он скорее всего подумал бы немного и ответил, что так литовцы называют ужа.
– Тур?
– Э-э, ты не мог бы подойти сюда и попросить эту, э-э, леди перестать болтать? Меня она не хочет слушать, а…
Вот оно, сказал себе Бедевер. Крыша у парня уже поехала. В первую очередь это моя вина – нельзя было позволять ему зацикливаться на этом.
– Не глупи, Тур, – сказал он, на четвереньках продвигаясь по соломе. – Ты же знаешь, что это ты сам говоришь, а совсем не череп, так что тебе надо просто…
Раздался новый взрыв смеха, и Бедевер вздрогнул. Такой смех мог означать только одно. И тут он кое-что понял.
Туркин разговаривал с черепом своим собственным голосом, прося его – даже умоляя – заткнуться. А череп отвечал раскатами хохота. Либо Тур был чертовски хорошим чревовещателем (а он им не был: рыбы не летают), либо говорил действительно череп.
– Тур! – заорал он, – прекрати это немедленно, слышишь?
– Оставь его в покое.
Тишина. В гулкой темнице раздался лишь стук захлопываемой дверки в крысиную нору и возня, когда крыса приваливала к ней изнутри большой кусок угля.
– Простите?
– Я сказала, оставь бедного парня в покое, ты, тупой верзила.
– Я…
– Иди и подбери себе кого-нибудь более подходящего тебе по габаритам.
Прекрасно, подумал Бедевер, просто замечательно. Вот и я тоже уезжаю помаленьку. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, я буду пинать недомерка-Сопливчика отсюда до самого Бенвика.
– Прошу прощения, – сказал он.
– Да?
– Не могли бы вы сказать, с кем я имею честь?
Снова послышался смех, и Бедевер обнаружил, что это уже начинает ему немного надоедать. Он многозначительно кашлянул.
– Не задирай так высоко нос, молодой человек. Я достаточно стара, чтобы годиться тебе в прабабушки.
– Вообще-то, – не смог удержаться Бедевер, – я в этом очень сильно сомневаюсь.
– И не перебивай, когда говорят старшие.
– Видите ли, – пояснил Бедевер, – дело в том, что мне больше пятнадцати сотен лет.
Раздалось пощелкивание, словно катались игральные кости или – но об этом не стоило слишком задумываться, – и у черепа распахнулась челюсть.
– Не пытайся разыгрывать меня, молодой человек, поскольку…
– По чести говоря, – сказал Бедевер, – видите ли, я был одним из рыцарей короля Артура, а сюда пришел, чтобы исполнить…
– Короля Артура?
– Да.
– О-о. Да, понимаю.
– Ну вот.
– Прости, если была несколько невежлива.
– Пустяки.
– Кстати, меня зовут Машо.
– Сэр Бедевер Огэльский.
– Я слышала о тебе. Это не ты тот рыцарь, который…
Но Бедевер перебил ее. Имя звучало знакомо, а голос… бог мой, мог ли он забыть этот голос? Но нет, конечно, нет. Это невозможно.
– Ты сказала – Машо?
– Именно, – отвечал череп. – Машо де Виллежардин.
Голос Бедевера дрогнул:
– Матрона?
Череп опять рассмеялся, и на этот раз Бедевер подхватил его смех.
– Ты помнишь меня, Матрона? – восклицал Бедевер. – Я был на одном курсе с Агвизаном и Борсом, и Гахерисом-младшим.
– Разумеется, помню! Ты еще держал жуков в обувной коробке в спальне юниоров.
– Послушай… – это был Туркин, и в его голосе звучала нотка раздражения. – Не хочу прерывать, но может быть, ты все-таки представишь меня?
Повисла озадаченная пауза, затем Бедевер произнес:
– Прости, Тур, совсем забыл. Матрона уволилась как раз перед тем, как ты поступил. Матрона, это сэр Туркин ле Сабль. Он тоже учился в нашем добром старом колледже.
– Весьма польщена.
– Я также. Послушай, Беддерс, ты не мог бы мне объяснить, что здесь происходит, а то…
– Заткнись, Тур, будь так добр. Прости, Матрона. Ну, так как же ты поживаешь?
Последовало долгое молчание.
– Я умерла.
– Да не может быть!
– Тем не менее, это так.
– Понимаю. Как печально это слышать, Матрона! Я…
Бедевер прервался на полуслове. Ему послышалось, или он здесь чего-то недопонял?
– Умерла? – переспросил он.
– Мертва как ржавый гвоздь, – подтвердила Матрона. – И я бы не сказала, что это мне очень нравится, могу тебя уверить.
– Неудивительно.
– Видишь ли, – продолжала Матрона, – когда я увольнялась, колледж выказал ко мне необычайную щедрость – гораздо больше, чем я рассчитывала, я была действительно очень тронута, – и разумеется, я захотела обеспечить себе маленькое гнездышко на старость. И тогда мне повстречалась эта очаровательная молодая леди – она сказала, что она старшая сестра одного из мальчиков…
Бедевер почувствовал, как в его горле набухает комок.
– «Акции Треста Роста Капитала Лионесс»? – спросил он.
– Нет, «Облигации Управляемых Доходов Лионесс», – отвечала Матрона. – Не прошло и шести месяцев с тех пор, как я получила полис, как ко мне пришло это письмо, в котором говорилось, что вся контора подлежит ликвидации, и как они сожалеют о случившемся. У меня просто кровь вскипела в жилах, можешь себе представить. Так что я пришла прямо сюда и… и вот я здесь. Но если мне когда-нибудь приведется добраться до этой маленькой прохвостки, до этой торговки тухлыми яйцами… что ж, пусть она поостережется – это все, что я могу сказать!
– Это ужасно, Матрона, – сказал Бедевер. – Так обмануть тебя, да потом еще и убить – это… это просто ужасно. Им нельзя позволять делать такие вещи.
– Слушайте, слушайте! – пробормотал Туркин, добавив что-то относительно необходимости поднимать мертвецов из могил, чтобы понять такую очевидную вещь, – что Бедевер посчитал довольно дурным тоном. Он шикнул на него и почесал в затылке.
– Прости, что спрашиваю, – сказал он после минутного раздумья, – но как получилось, что ты все еще можешь, э-э, разговаривать? Мне казалось, что для этого нужно…
Череп защелкал зубами.
– Некоторые люди позволяют себе исчезнуть до последней капли, когда уходят, – произнесла Матрона. – Но не я. Как я всегда говорила вам, мальчики, главное в человеке – это сила воли, сила воли и решимость. Я была исполнена решимости не дать себе потерять форму, и это сработало.