— Ты видела крушение?
— Нет. Женщин и детей они отослали по домам.
— А твой дядя?
— Он остался на утесах. — Мэри откинулась назад и прикрыла глаза ладонью. — Штормило всю ночь. Дядя Саймон пришел домой под утро, весь в крови и в синяках, пропитанный соленой морской водой. Он пытался их остановить, погасить огонь, и они напали на него.
— Это он тебе сказал?
— И я ему верю. Он налил большой стакан бренди. Стакан трясся в его руке. Он рассказал, как это произошло, как рухнули мачты, паруса и все, все... Люди на утесе, Калеб и другие, смеялись и танцевали, как дети. И дядя — он мне так рассказал — последовал за ними на пляж, взяв топор. И в темноте...— Она замолчала. Было слышно, как она тихо дышит.
— Что?
Мэри растопырила пальцы и посмотрела на меня сквозь них.
— В эту ночь Обрубок лишился ног.
День внезапно показался мне очень холодным. Я мог представить себе эту сцену. Обрубок падает, корчась и крича, после того как взвился и вонзился в него топор. Но так же точно я мог представить и летящий по ветру конец стального троса, захлестывающий обе его ноги и срезающий их, как бритвой, и Саймона Могана, размахивающего фонарем, а не топором.
— Много народу утонуло в ту ночь. И дядя Саймон сделал так, что они больше не используют фонарей.
— Но они используют фонари.
— О нет. Это невозможно.
— Я сам видел это, — с расстановкой произнес я.— Я сам видел их с судна.
— Это невозможно, Джон. Ты, наверное, видел звезды, а может быть...
— Я перед собой видел пони на утесе. С привязанными к ним фонарями.
— Ты уверен? Может быть, это были ящики. Может быть...
— Это были фонари, — отчетливо, чуть ли не по складам произнес я.
— О Боже.— Она закрыла глаза.— Дядя Саймон очень рассердится.
— Дядя? Рассердится? — Я засмеялся. — Он это сделал. Он погубил «Остров», как губил других до нас.
— Нет! — твердо сказала Мэри.
— Оглядись в своем доме. Все эти вещи...— Я вспомнил свою спальню. На стене висел квадрант, который моряки применяли, чтобы определиться по звездам. В доме Саймона Могана он использовался в качестве вешалки для носков.
— Ты судишь его слишком строго. Он не злой, он хороший человек. Действительно хороший. Он берет только то, что дозволено действующим законом. Долю от крушений, которые происходят по воле Господа.
— Это Господь, стало быть, гробит корабли?
— Но если не Он, то кто же?
— Люди погубили «Небесный Остров»!
— Но мой дядя спас тебе жизнь! Это правда! Это правда! Если он устроил это крушение, зачем бы ему тогда тебе помогать?
Я не находил ответа. Я был сбит с толку, но подозрения мои не рассеялись.
— Где он был, когда это случилось?
— У пастора Твида. Его как раз пригласил к себе пастор. — Она села и выпрямилась.— И если это тебя не убедит, то, наверное, ничто не убедит.
В этот момент я ей верил. Как могло быть иначе? Он ее дядя, и она казалась горячо любящей его племянницей... Конечно, я поверил ей.
— Пошли дальше, — сказала Мэри. — Нам еще далеко.
— Куда?
— До Надгробных Камней.
Мы поскакали на юг и вышли на дорогу в Кофейную бухту. Но когда дорога отвернула от берега, мы продолжали держаться утесов и скоро достигли места назначения.
Мы направили пони к самому краю. Высота пугала животных, они норовили отпрянуть, закатывали глаза и трясли головами. Мэри смогла сдержать своего, в то время как мой бил землю копытами и стремился в сторону, унося меня от края.
— Им не нравится это место, — сказала Мэри. — Они чувствуют запах страха и смерти.
Внизу простиралось серое и холодное море. Бесконечными рядами громоздились волны, собираясь и вырастая, накатываясь на берег и с грохотом разбиваясь, рассыпаясь тучами брызг и пены. Вода бурлила между скальными выростами, всасывая воздух и выплевывая причудливые полотнища невообразимых очертаний. От нашего бедного брига ничего не осталось, как будто и не было никакого крушения. Но на берегу, перед утесами, к которым протягивали пальцы набегающие волны, еще валялись мотки канатов и кучи деревянных обломков. И чайки по-прежнему кружили в небе.