Выжидающие добычи следовали за кораблем, но наконец устали. Сгруппировавшись вокруг телеги Вдовы, они притащили с собой хворост и брезент, соорудили костер, который наполнил ветер искрами и дымом, плывшим прямо на нас.
— Здесь вся деревня,— сказал я.
— Я думаю, да, — подтвердила Мэри.
— Значит, Пенденнис пуст?
— Да.
Я скосил глаза в сторону.
— Я пойду туда. Мне надо найти отца.
Мне хотелось, чтобы она попыталась остановить меня, я надеялся на это. Но вместо этого Мэри сказала:
— Мы отправимся туда вместе.
— А если меня поймают?
— Они не смогут. — Мэри наклонилась и начала срывать цветы. — Я знаю там каждый проход, каждую подворотню.
Я не спорил и не хотел спорить. Мэри сжала букетик в руке, и мы вернулись к пони и поскакали к деревне.
К мосту мы подъехали одновременно. Оставив оба мыса позади, мы видели перед собой поднимающиеся по склону дома Пенденниса на другом берегу гавани. Лишь в нескольких окнах светились огни ламп. Деревня была пустой и темной. И внушала мне страх.
10
В ЦЕПЯХ
Копыта наших пони простучали по мосту. Мы поднялись по большой дороге и попали в деревню через пролом в древней стене. Мы оставили пони у общественной поилки, вода в которую капала изо рта каменной рыбьей головы.
Мэри начала обход с кладбища.
— Я всегда захожу на кладбище, посещая деревню.
Ветер вздыхал за церковью и гудел между надгробий. Святые в витражах здания еле заметно светились, как бы следя за нами — или за штормом. За ними передвигалась фигура: пастор Твид скользил вдоль вереницы их .лиц.
Мэри вынула цветок из своего букетика и положила на землю у одного из надгробий.
— Моему отцу,— сказала она. Другой лег на могилу рядом. — Моей матери. — Она откинула волосы. — Я приношу цветы людям, которые для меня много значат. Моим героям. Ты ведь не думаешь, что это глупо?
— Нет.
Ее крошечный букетик становился все тоньше. Еще четыре цветка для тети, для Питера, для подруги и для двоюродного брата, и в руке остался одинокий цветок.
— Этот — для кого? — спросил я.
Мэри улыбнулась. Она вложила цветок в мою руку.
— Для тебя.
Она была искренней и сделала это от доброты душевной, но быть причисленным к ее мертвым героям, быть отмеченным наряду с дорогими ее сердцу могилами — от этого у меня по спине пробежал холодок.
— Что случилось? — встревожилась Мэри.
Я раздумывал: может быть, когда Мэри придет на кладбище в следующий раз, она склонится и над моей могилкой? С содроганием я вспомнил о кромлехе. «Проклятое место. Войдешь — умрешь».
Ветер набросился на нас из-за угла церкви, когда мы направились вниз, к гавани. Мэри не оглядывалась. Она быстро пошла вдоль проулка, зная, что я следую за ней. Свой цветок я засунул под свитер. Остальные уже гонял ветер между надгробиями, от камня к камню.
По грязи и по булыжной мостовой мы повторили путь, которым я следовал, прилипнув к спине Саймона Могана, сидя за ним верхом. К гавани мы подошли недалеко от места, где он нашел меня в лапах Калеба Страттона, с ножом у горла. Но сейчас была пора высокого прилива, лодки, которые тогда лежали в грязи, сейчас рвались, как лошади на привязи, и со скрипом терлись о волнолом.
Длинная улица была темной и пустой. В обоих направлениях тянулись постройки, таверны и склады, заброшенные лодочные мастерские. Отец мог быть в любом из них — или ни в одном» Задача казалась непосильной.
Даже Мэри пала духом.
— Может быть, Обрубок хоть как-то намекнул?
Я попытался вспомнить. Снова я слышал ужасный тихий скрежет его голоса: «Если ты меня выдашь, твой отец сгниет там, где лежит. Только я знаю, где он, и там он и останется». Но отсюда нельзя было извлечь ничего полезного для поиска.
— Знаешь ли ты какую-нибудь песню, которую он пел? — спросила Мэри.
— Обрубок?
— Глупый! Твой отец, конечно. Есть какая-нибудь мелодия, которую бы ты мог свистеть, чтобы твой отец понял, что ты здесь?
— Да. Когда умирала моя мать, он пел песню, чтобы ее утешить. Он сидел у кровати и держал ее за руку. Он пел снова и снова, с вечера и до рассвета. Я не знаю, как она называется, но звучит она так. — Я засвистел.
— Пойдет, — сказала Мэри, когда я закончил. — Теперь насвистывай ее. Но прекращай, когда кого-то увидишь. Замолкай, если услышишь какой-то звук.