Я оглянулся лишь один раз, чтобы посмотреть на церковь. Здание лежало во тьме, святые, теперь не освещенные, прятались в тени. Отсюда пастор Твид наблюдал за обстановкой в море. Сейчас церковь казалась одинокой, пустой и заброшенной.
17
ЛОЖНЫЕ ОГНИ
Я бы хотел, чтобы мой рассказ здесь и закончился. В каком-то смысле так оно и есть, потому что то, что случилось после этого, в корне меняет все последующие события.
Мы не успели достичь вершины холма, как услышали сигнал. Три пушечных выстрела подряд прозвучали над пустошью и утесами, в долине и в небе. И прежде чем замер звук, я остановил пони.
— Почему ты остановился?
— Сигнал, — сказал я. — Судно несет на берег.
Я развернул пони против ветра. Его грива хлестала меня, он мотал головой.
Я не мог видеть Ла-Манш, но слышал его, слышал биение бесконечного ряда волн о скалы.
Отец тихо сидел за мной. Потом он тронул меня за руку.
— Сын,— сказал он,— нам надо в путь. Я обернулся.
— Не могу, — сказал я. Я не могу уехать, зная, что мародеры принялись за свое дело.
Он развел руками.
— Но что мы можем сделать? Лучше всего сообщить в магистратуру...
— Будет слишком поздно, — сказал я.— Они не успеют.
— Но, Джон, что мы сможем сделать?
— Не знаю. Может быть, ничего. Но я не могу уехать, не попытавшись сделать хоть что-то.
Отец вздохнул:
— Да, ты прав. Извини, я тебе только помешаю.
— Нет, отец. — Я спрыгнул с пони и положил руки на его колено. — Я вовсе так не думаю.
— Но это так.
— Просто ты очень слаб. Ты едва держишься на ногах. — Я протянул ему повод. — Я хочу, чтобы ты отправился в Полруан. Сможешь добраться сам?
Он опустил руку, и я вложил в нее повод пони. Но он взял меня за запястье.
— Нет, — сказал он. — Мы поедем вместе. Когда все будет позади, мы оба отправимся в Полруан.
Он сжал мою руку. Тогда я опять взобрался на пони и повернул обратно в деревню. Грязь летела из-под копыт, когда мы спускались с холма, проскакали перекресток, долину. После моста мы свернули с дороги. Отец стукнул ногами по бокам животного, и мы поскакали по пустоши к морю.
На побережье мы вышли восточнее Надгробных Камней, к утесам, на которых, как сказал Моган, водятся привидения. С жутким грохотом разбивались об их подножия волны прибоя. Мы сидели на бедном испуганном пони и глядели в море. Далеко мелькали молнии, бледные, как искры трута.
Перед нами было судно.
Слабое, едва различимое в дымке, оно казалось не больше «Небесного Острова». Но вот мелькнула молния, осветив его мертвенным светом, и перед нами предстал гигант с необъятным парусным вооружением и командой из не одной дюжины моряков. Судно двигалось под минимальным количеством зарифленных парусов.
— Осторожнее некуда. Они, видно, не уверены в своей позиции.
— Его гонит к берегу, — сказал я.
— Мы видели огни,— вспомнил отец, ладонью прикрывая глаза от дождя.
— Мародеры зажгут свои фальшивые маяки, когда судно подгонит поближе, — сказал я.
— Вот как это было. Свет в тени смерти,— произнес отец в раздумье.
Мы медленно продвигались в направлении Надгробных Камней, земля под нами содрогалась от ударов прибоя. Ветер взмывал вверх по утесам, грива нашего пони стояла дыбом, как шерсть перепуганного кота. Дождь лил сплошной стеной, небо на юге полыхало молниями.
— Смотри! — сказал отец.
На холмах над нами собиралась толпа. Люди подходили, вооруженные инструментами разрушения. Казалось, они вырастают из земли и снова уходят в нее, пешком и верхом, взрослые и дети. Вот появилась повозка, запряженная громадными черными лошадьми. Это Вдова.
Я вспомнил местное поверье о Вдове как предвестнице кораблекрушения. Но в последний раз Вдова все-таки ошиблась.
Отец тронул меня за плечо.
— Смотри, — сказал он снова. — Я вижу их,— ответил я.
— Нет. Вон там.
В тридцати ярдах ниже нас, в выемке утеса, стояла лошадь без всадника. Стремена крутились, хвост лошади развевался, как флаг. Она подняла голову, опутанную темной гривой, и я узнал прекрасного иноходца Могана.
Радостно фыркнув, пони рванулся к своему товарищу, унося и нас. Вдруг он испугался чего-то и взвился на дыбы. Я с глухим стуком упал на землю. Отец каким-то чудом удержался, ухватившись за повод, и в тусклом отсвете молнии я увидел то, что заметил в темноте наш пони.
Саймон Моган застыл на корточках у обрыва. Весь в черном, с головы до пят, даже лицо черное, покрыто угольной пылью или сапожной ваксой. Глаза смотрели так, будто только они и существовали на этом месте, пара глаз во тьме. Он сидел неподвижно, как каменный. И у ног его был фонарь.