За несколько дней до этого небольшой отряд переодетых в полицейскую форму партизан под командованием Пауля Зиберта провел дерзкую операцию на шоссе Киев — Ровно. Двигаясь по тракту на фурманках, разведчики выследили наиболее подходящую машину и подорвали ее. Среди пленников «подвижной засады» оказались советник военного управления рейхскомиссариата майор фон Райс и начальник отдела рейхскомиссариата зондерфюрер СС граф Гаан.
— Взяв с собой рацию, я отправился с Кузнецовым на допрос пленных, которых привели в соседнюю хату, — вспоминает Виктор Михайлович Орлов. — В отдельной комнате я увидел двух немцев. Один из них, черноволосый, с забинтованной головой и рукой на перевязи, лежал на топчане. Ноги у него тоже, видимо, были повреждены. Это зондерфюрер Гаан. Второй — майор Райс, — тучный здоровяк среднего роста, с рыжей шевелюрой и небольшими круглыми навыкате глазами, сидел на топчане возле печки. Он отделался легкой контузией.
Кузнецов допрашивал каждого в отдельности. Перед пленниками он появился в форме обер-лейтенанта. Когда было жарко, Кузнецов расстегивал верхние пуговицы кителя. Вел себя спокойно, но был весьма настойчив.
Помню, Райс сидел за столом, перед ним лежали бумага и карандаш. Николай Иванович, расхаживая по комнате, все время задавал вопросы, заходя то слева, то справа от фашиста. Если Райс по ходу допроса начинал давать ценные сведения, Кузнецов просто кивал ему на карандаш и бумагу, предлагая записать сказанное, а если тот медлил, то Николай Иванович сам брал со стола карандаш, подавал в руки фашисту, придвигал поближе бумагу и пристально вглядывался ему в глаза. Райс не выдерживал и начинал писать.
Гаан первое время вообще не хотел отвечать на вопросы, называл обер-лейтенанта изменником, предателем и т. д.
Но потом и он заговорил.
После каждого допроса Кузнецов сосредоточенно обдумывал, обобщал материал, переписывал и отдавал мне для шифровки и передачи в отряд.
Допрос продолжался пять дней. Было получено много ценных сведений, а также удалось расшифровать захваченные в портфеле Райса карты дорог оккупированной гитлеровцами Украины и сведения о подземном бронированном кабеле, проложенном немцами в 1942 году вдоль Киевского шоссе на участке Ровно — Звягель. Все это помогло нашей разведке в дальнейшем при помощи винницких подпольщиков раскрыть тайну «Вервольфа», как закодированно называлась полевая ставка Гитлера под Винницей. Последнее слово в этой истории сказала наша бомбардировочная авиация, и, как доложила разведка, довольно веское. Мощное железобетонное сооружение было превращено в груду развалин.
Оба же гитлеровца были казнены. Это была ощутимая потеря для рейхскомиссариата «Украина».
Через несколько дней от Кудринского «маяка» отъехали запряженные парой гнедых рысаков сани. В них на дорогом ковре чинно восседал Пауль Зиберт. Рядом в добротных пальто Николай Струтинский, Михаил Шевчук и Николай Гнидюк. За кучера, в расшитом украинском кожушке, Николай Приходько и, наконец, в форме полицая Виктор Орлов.
«Ехали молча, — рассказывает Орлов, — каждый был занят мыслями о том, как нас встретит Здолбу-нов. На него у нас были большие надежды. Вдруг Кузнецов обратился ко мне:
— А тебе не страшно, Виталий? (Он почему-то меня иногда называл Виталием.) Может случиться, что и не вернемся.
В Здолбунов добрались на рассвете. На квартире у подпольщика Шмереги разгрузили взрывчатку, боеприпасы. Кузнецов помог мне снять рацию. Стру-тинский и Гнидюк сразу же разными дорогами отправились в Ровно, а Приходько с Шевчуком Николай Иванович послал в соседнее село обменять сани на бричку. На дворе — оттепель, по городу на санях не проехать. Пока они «проворачивали» свою «коммерцию», Кузнецов, побеседовав со здолбуновскими подпольщиками, составил радиограмму, которую я тут же передал в отряд.
Ночью на шикарной бричке выехали в Ровно. При въезде в «столицу» нас остановил жандармский патруль. Пауль Зиберт первым предъявил свой «зольдатенбух», и мы благополучно проследовали дальше. На улицах проходящие мимо солдаты приветствовали офицера. Он небрежно отвечал. Остановились у Приходько. Мы с Николаем стали разгружать увесистые «офицерские» чемоданы. А когда я нес их на второй этаж, споткнулся и едва не грохнулся вниз, Зиберт набросился на меня с ругательствами. Потом в квартире, словно извиняясь, Николай Иванович обратился ко мне: «Здорово я тебя там на лестнице отчитал. Но так надо было: стояли чужие люди». Я же ему ответил в тон, что за такое можно было бы дать и подзатыльник. Ведь чуть не угробил радиостанцию.