Это ли не всесветная радость? Что, барин белотелый, к шёлковому исподнему привыкший, будешь ещё на мягких постелях с красотками ебаться? Постой босиком на ледяном цементе, ха-ха-ха, почерней телом-то, пока не разрядит в тебя наган чекист...
Что за неслыханное торжество для тех бессчётных, кого точит зависть! В этой стране зависть была освобождена от всех препон и узаконена, она справляла здесь оргии, какие нигде больше невообразимы.
Лонгин Антонович ходил туда-сюда перед тахтой, на которой расположилась Алик, и говорил:
– Советские люди не избалованы сытостью, но чем они могут похвастать перед миром, так это познанием своеобразного наслаждения – утоления Зависти. Они балдели во дворцах, мочась в собранные там дорогие вазы, любовались, как господские дочки-подростки, сделанные сиротами, выходили на панель. Упивались, когда соседа, нажившего несколько коров, которых он берёг пуще себя, волокли от этих коров, от построенного им дома, волокли с женой, с разутыми, раздетыми детьми, чтобы посадить в скотный вагон и отправить в Сибирь.
Что за услада для тех, кто не может заставить себя трудиться, неспособен наживать, не умеет построить ничего крепкого, уютного! Все эти миллионы, даже не веря в коммунизм, будут всегда восхвалять революцию, будут звать: «Приди, Ленин, и уничтожь того, кто на моих глазах купается в счастье!»
Даже когда ни одно из обещаний Ленина не сбудется, его будут боготворить. Ведь он, в глазах больных Завистью, справился с наиглавным. Смог узаконить их Жажду злорадства, доказать: да, это реально, это достижимо – обездолить богатых, всех имущих, то есть – счастливых! и не только обездолить, но и убивать, убивать их…
Он высказывался, благодарный Алику за то, что она с таким вниманием слушает его:
– В советском человеке это генетически заложено – пристрастие к утолению Зависти. Такой к этому вкус – чем угодно заплатит за радость! Ну объясни человеку в здравом уме: можно ли, зная, что тебя расстреляют, наслаждаться тем, что другого посадят?
Профессор развёл руками, глядя на жену:
– Уверяю тебя, Можов горячечно ждал такого наслаждения! Ждал, когда его станут допрашивать и из вопросов можно будет понять, что я арестован. Какой экстаз он испытал бы! какие переживал бы часы блаженства, не сравнимые ни с чем!
Конечно, посещал его и ужас, смертный пот прошибал не один раз: жалко себя-то!.. и раскаялся он – зачем такое сделал... Но не сделать он не мог – зависть сильнее его.
Лонгин Антонович помолчал и добавил:
– Похожее бывало на Руси и до Советов. Вспомни Гоголя: Чичиков служил на таможне, они с приятелем-чиновником баснословно наживались – но замешалась страсть к женскому полу. Приятель не вынес чужого успеха, настрочил донос на Чичикова – тот пострадал. Но себя-то приятель и вовсе сгубил!
Алик думала: то, о чём говорит Ло, – это история, литература, а Виктор бывал совсем рядом, она видела в его глазах обожание, целовалась с ним, она любила его… И, однако, в нём таилось всё то, что она услышала от Ло, – иначе он не поступил бы так… Виктор, которого уже нет на свете.
У неё текли слёзы, она мысленно кляла себя, что, не удостоверившись, ушёл ли он, села нагишом на колени мужу. Не произойди это, настал бы момент, когда она дала бы понять парню – не помириться ли им?.. Он нашёл бы в городе старушку, которая в определённые дни за плату уступала бы им на пару часов свою комнату: какими чудесно-упоительными были бы их встречи!.. Людмила, конечно, сообщала бы Ло по телефону об отлучках мужа, но Ло думал бы: тот встречается с Галей. Милому-милому Велимиру-заде хватало бы ласк – Алик чувствовала в себе столь много тепла! Они, трое, избежали бы постигшего их ужаса и жили бы теперь, по-своему счастливые.
112
Профессор заезжал за женой в конце её рабочего дня и вёз смотреть зарубежные фильмы, которые показывали лишь избранным. Драматизм чужих судеб, любовные сцены, игра актёров отвоёвывали сердце Алика у состояния самоедства.
Минул день Меремьяны-Кикиморы, сообщил Лонгин Антонович. В свои права вступал март, солнце в полдень резало глаза. В выходной профессор и Алик, взяв с собой Юрыча, поехали на озеро ловить из-подо льда рыбу. Лонгин Антонович хлопотал вокруг жены, наживлял её удочку, они выудили немало рыбы: главным образом, подлещиков, считала Алик, но муж пояснил – это густера.
Алик возвращалась домой в весеннем настроении. Пораньше отправившись с Ло в спальню, она разделила с ним восемь минут острой любви, поначалу вскинув ввысь ноги, качая ими, а затем уронив их на стороны и издавая безудержные стоны.