– Ужас! какой ужас – то, что происходит! – Алик, стоя перед ним, сжала в горстях волосы на висках.
Профессор заговорил с тихой терпеливой скорбью:
– Мы уже толковали и толковали об этом. Ты умница, и что толку повторять тебе, что надо взять себя в руки и так далее и тому подобное…
– Но если идёт не так, как ты думал, что будет с тобой?
Лонгин Антонович, понимая, что обещанное братом по каким-то причинам не удалось, стал уверять жену: даже если возникли неувязки, для него, при его связях, дело завершится благополучно. Она смотрела на него полными слёз глазами:
– Но ты объяснял – в этом государстве всё так ненадёжно!
«Поразительно схватчивый ум!» – восхитился он и опять обнял её:
– Да. Ни в чём нельзя быть уверенным. Также и в том, что дело кончится плохо – вполне может оказаться наоборот, – он издал смешок беззаботности.
Он подбадривал её и в последующие дни, между тем свозил к нотариусу, познакомил с адвокатом.
– Мы, независимо ни от чего, должны позаботиться об этих делах, Альхен. Рано или поздно я заболею, со мной может приключиться несчастный случай. Надо, чтобы я был спокоен: ты получишь всё положенное.
– Ло! – она ловила его взгляд. – Ты не уверен, что обойдётся?
Чего бы он не дал, чтобы эти страдающие, в слезах, глаза повеселели! И переводил разговор на её работы, не в силах спастись от горечи – до чего же у девочки болит душа...
Пренебрегая подпиской о невыезде, он вылетел в Москву и, звонком уведомив о прибытии высокопоставленного покровителя, получил отдельный номер в гостинице.
115
Приняв Лонгина Антоновича, покровитель забыл, что они давно на «ты».
– Почему вы нарушили закон? Вы подписались о невыезде, и вас можно привлечь к ответственности.
Профессор с покорной угрюмостью ответил:
– Привлекайте.
– Что это за поза?! – с резко-металлической ноткой выкрикнул человек власти, не один год набивавший карман благодаря профессору. – Вам теперь только каяться! Вы укрывали убийцу!
– Я каюсь, – произнёс профессор невозмутимо.
– Ты над кем себя ставишь? – прошептал большой начальник, не выдерживая первоначально взятой роли. – Ты от нас таил, что работал на немцев, а перед подонком распахнулся! Вы с ним педерасничали?
Лицо Лонгина Антоновича осталось бесстрастным.
– Не страдаю.
– Так пострадаешь! Мы из тебя крови попьём! Зажрался, вообразил – так нужен, что мы будем твою шкуру спасать. Не выйдет! Всё будет по советским законам.
Профессору запретили отлучаться из гостиницы и звонить кому-либо. Он должен сидеть в номере под наблюдением «человека» и ждать, когда вызовут.
Вызывали и рано утром, и в середине дня, и в восемь вечера. Привозили к тому или иному высокому начальнику, хорошенько выдерживали в приёмной, а потом в кабинете требовали читать вслух то, что написал на него Можов, кричали:
– Вы с самого начала знали, что он убийца?!
Лонгин Антонович с безучастным лицом твердил «нет».
– С какой целью вы его укрывали?
– Я его не укрывал. Я принял его по просьбе его отца – ныне покойного учёного.
Ему совали под нос собранную в последнее время информацию о его работе на немцев, заставляли тоже читать вслух, орали: он шкурник, изменник Родины. Приказывали писать подробные объяснительные. Ему грозили и снова грозили, повторяя, что в отношении его будет соблюдена законность. Он полагал, что в таком случае его должны были уже арестовать. Однако до ареста не доходило.
Другие люди занимались Виктором Можовым. Признанного в психиатрической больнице вменяемым, его доставили в Тихорецк, где написанное им о себе полностью подтвердилось. По тому делу уже расстреляли парня – попавшегося поблизости от места происшествия дезертира из рядов Советской Армии. Виноторговка и девица, которую Виктор запер в погребе, под нажимом «опознали убийцу». Теперь они опознали Можова, и вдобавок его отпечатки пальцев совпали с парочкой тех, что остались в дачном домике.
Виктор жаждал вопросов, в которых проявился бы хищный интерес к Лонгину, однако компетентных лиц пока интересовал только он сам. Когда его держали в психушке, врач допытывался, были ли в его роду алкоголики, психбольные. Таковых не имелось. В следственном изоляторе его стали допрашивать о происшедшем в Тихорецке. Он отвечал искренне, подробно – чтобы, улучив момент, спросить следователя прокуратуры: а когда займутся другой частью его заявления, о предателе? «Это компетенция иного ведомства», – сказал следователь.
Можова отправили из Тихорецка в СИЗО тамошнего краевого центра Краснодара. Когда была поставлена последняя подпись под показаниями и следователь вышел из камеры допросов, появились работники МВД: «Ну, теперь ты узнаешь, как стрелять в нас!»