119
Алик после разговора с мужем по телефону не жила, а переносила давление беспрерывной тревоги. Ло не назвал её ни «Алик», ни «Альхен», в его голосе не проскользнули нежно-интимные интонации. Нет сомнений – он был несвободен, говоря с ней. Несмотря на его связи, ему, вероятно, крепко достаётся. И что с его здоровьем? Наверняка состояние хуже, чем он сказал.
Спустя несколько дней она услышала утром по радио: скончался от болезни министр обороны. Стало ещё тревожнее: Ло лишился могущественной поддержки.
Минул долгий день нестерпимого накала нервов, потянулся другой, и поздним вечером дома, бросившись к зазвонившему телефону, она услышала в трубке голос человека, назвавшего свою фамилию, которая ничего ей не сказала. Человек добавил:
– Я был у вас на свадьбе, я – коллега вашего мужа.
Она невольно зажмурилась не дыша, услышала:
– Дорогая Алла Георгиевна, я вынужден с прискорбием известить вас… Из подмосковного санатория «Михайловское», где находился Лонгин Антонович, сообщили: он умер от закупорки артерии.
Всю ночь она металась в постели, под утро босиком пошла в кабинет, села в кресло, подобрав под себя ноги, и замерла. В семь утра позвонила директриса Дома моделей, которую уведомили о несчастье Алика, посочувствовала ей и сказала, что в ближайшие дня три её не ждут на работе. Алик набрала номер телефона родителей, трубку подняла мама, дочь произнесла: «Лонгин умер» – и разрыдалась.
Маменька тоже не пошла на работу, приехала к дочери в строгом тёмно-сером костюме, порывисто прижала её к себе, не без недоумения чувствуя, что та взаправду в горе.
Потом был звонок в дверь – Алик сама не своя поднялась с кресла, каждую её клетку лихорадило. У порога стоял старик в дорогом пальто, в шляпе.
– Моя фамилия Филимон. Я – член-корреспондент Академии наук, прибыл из Москвы по причине… – он склонил голову: – наука много потеряла с уходом из жизни Лонгина Антоновича.
Алик с неосознанной ненавистью проговорила:
– Он был здоров и почему вдруг умер?
Старик взял её под руку:
– Будьте спокойнее.
Проследил, заперла ли она дверь, снял пальто, повесил на вешалку. Из кабинета в прихожую вышла маменька, гость горестно кивнул ей, перевёл взгляд с неё на вдову:
– Сорвался тромб, закупорил сердце.
Он извлёк из кармана носовой платок, рука тряслась. Прижимая платок к векам, другой рукой достал из внутреннего кармана пиджака и протянул Алику письмо Лонгина Антоновича. Беря конверт, она увидела – старик отнял платок от глаз, и в них, выцветших, желтоватых, мелькнуло что-то хитрое и злое. Или ей показалось?
Скользнув взглядом по письму, она ушла в спальню, захлопнула дверь, стала вчитываться.
Сколько минуло времени? Полчаса, чаc?.. Она поднялась с кровати, на которую упала ничком, пошла в кабинет. Гость сидел на стуле перед расположившейся в кресле маменькой и хранил скорбное молчание. При появлении вдовы он встал, иссохший неприятный старик, выразил соболезнование, просыпав принятые в таких случаях фразы.
– Крепитесь, дорогая, будьте мужественны. С минуты на минуту прибудут останки. А когда вам будет удобно, я бы произвёл учёт служебных бумаг...
Ей в мозг впаялось расплавленным оловом: «прибудут останки». Она отпрянула от гостя, но тут же вновь повернулась к нему:
– Вы говорите, он умер от тромба, а из письма понятно – он покончил с собой! Из-за чего?!
Старик ответил с видом угнетённости:
– Я не читал письмо и говорю то, что знаю от врачей. Вы получите их заключение.
Она, в слезах, яростно мотнула головой:
– Что вынудило его сделать это? Он был здоров! у него не было никаких галлюцинаций, о которых написано!
Глаза гостя превратились в узкие щёлки, он стал монотонно вещать, что знал покойного по его научной деятельности, но не осведомлён о личных моментах.
120
В последующие часы вокруг Алика постоянно появлялись люди из руководящего слоя и, словно напоминая ей о лживости, развившейся до Абсолюта, прочувствованно утешали её, ободряли и, вместе с тем, тактично, но властно советовали, как вести себя. Чтобы не щекотать нездоровое любопытство, о письме Лонгина Антоновича, о «подозрении на самоубийство» говорить не следует. Он умер от остановки сердца в результате закупорки артерии. Так было сказано на гражданской панихиде.
Хоронить его прилетели и приехали родственники, о которых Алик никогда не слышала. Маменька охотно знакомилась с ними, а ей, улучив минуту, шептала: «Не вздумай никому ничего давать! Ты – единственная наследница всего, понимаешь, всего!»