- А вам, сеньор Альварес - легкой дороги. И пусть ваши работники радуют вас почаще, - Гельмут не удержался от шутки и увидел, как напряглись на долю секунды скулы собеседника. Педро Альварес ненавидел даже малейшие намеки на то, как именно он вел свой невероятно успешный бизнес.
- Всего доброго, - суше, чем обычно ответил он и, не переставая вертеть свою чертову монетку, двинулся по садовой дорожке к припаркованному прямо на обочине автомобилю.
Гельмут Грегор с облегчением захлопнул дверь, прошел через широкий холл обратно в гостиную, налил себе на два пальца сорокаградусного шотландского виски выпил одним махом. Затем брезгливо поморщился, увидев несколько маленьких комков грязи на том месте, где стояли широкие, армейского типа, ботинки его гостя. Как же он все это ненавидел! Дни он проводил на своих заводах на Юго-Западе страны или в переговорах с типами вроде этого Педро Альвареса, вечера и праздники - в лучших клубах и ресторанах Буэнос-Айреса, но ночами ему постоянно снилось прошлое. Прошлое, где он вызывал страх самим своим появлением, где его работа, так несправедливо, на его взгляд, неоцененная, была воплощением его мечты. Прошлого, где он с гордостью и шиком носил другое, славное имя и еще более славное прозвище.
Он очнулся от грез. Действительно надо было собираться в клуб. Приняв душ и переодевшись в скроенный на заказ бежевый костюм, человек, за которым уже много лет шла постоянная охота на другом берегу океана, вышел из дома и проследовал к гаражу, а через минуту выехал на улицу на новеньком блестевшем в свете скрывающегося в горах солнца Кайзере Карабеле.
В первой половине XVIII века несколько десятков монахов Ордена Святого Франциска высадились на западном берегу Ла-Плата. Место показалось им подходящим для того, чтобы нести слово Господа и в 1832-м году на берегу возник небольшой монастырь с примыкающим к нему кладбищем.
Монахи были аскетами во всем. Они одевались в рубище, подпоясанное простой веревкой, ели только самую простую пищу и неустанно молились. Своим примером они пытались доказать пастве, что мир наш - не более чем тлен, а радости земные - ничто перед теми, которые ощутят праведники, попав на небеса.
Однако земля на побережье всегда стоила слишком дорого для тех, кто, на взгляд францисканцев был более всего достоин Царства Небесного, и район Реколета уже к концу XIX столетия превратился в один из самых богатых районов Буэнос-Айреса. Монашеский же орден был благополучно распущен.
Дом сеньора Грегора находился в всего в паре минут езды от кладбища Реколета, места последнего упокоения доброго десятка правителей Аргентины, известных промышленников, генералов и министров. Памятники и усыпальницы некоторых из них были настолько огромны, что их можно было заметить с дороги, невзирая на двухметровой высоты живую изгородь, окружавшую кладбище.
Чтобы попасть в Палермо, район ресторанов и клубов, одинаково любимый и приезжающими на лето звездами Голливуда, и местными воротилами бизнеса, легального и не слишком, и, разумеется, представителями той части огромной немецкой диаспоры Буэнос-Айреса, которая могла позволить себе появляться здесь, ему потребовалось чуть менее двадцати минут. Пока он ехал, начал накрапывать дождь, а горы окончательно укрыли собой солнце, совсем не такое жаркое в мае месяце, каким оно часто кажется людям, смотрящим на Аргентину на карте.
Припарковаться удалось только в квартале от цели. Гельмут перегнулся на заднее сиденье, чтобы захватить зонт, и на секунду замер. В сотне метров к северу на авеню Кордоба стоял серый Шевроле Бель Эйр, автомобиль шикарный и крайне редкий для Буэнос-Айреса. Все бы ничего, но Гельмут был абсолютно уверен, что сегодня уже видел его, когда проезжал кладбище Реколета. Он пристально разглядывал подозрительную машину, но в слабом свете уличных фонарей разглядеть что-либо внутри было невозможно.
- Паранойа начинается, - пробормотал он, нервным движением схватил зонт-трость и вышел из машины, хлопнув дверью сильнее обычного. По дороге к клубу он успокаивал себя тем, что никому вот уже добрые десять лет не удавалось выследить его здесь.
Даже в Палермо, вызывающем гулящем районе столицы, клуб Вилла Малькольм был чем-то совершенно особенным. Дело было не в публике. Здесь хватало и изысканных женщин, вполне вызывающе одетых, и туристов, желающих вкусить самых разных развлечений, и бизнесменов с чиновниками, стремящихся уладить щекотливые вопросы в уютных кабинетах на втором этаже. Дело было, скорее, в той неописуемой атмосфере полной свободы и раскрепощенности, которая была возможна лишь в Южной Америке и только в 50-60 годы ХХ века. В Вилла Малькольм не принято было косо смотреть на человека и сюда одевались так, как желала душа. Тут можно было увидеть белых, желтых, красных и черных гостей, одетых по моде, принятой в Соединенных Штатах, Советском Союзе, Испании, Италии, Германии, пьющих виски, водку и коктейли, курящих сигареты, сигары, биди или трубки. Здесь не было запретов, не было ограничений.