Ван вздрогнул, жалобно улыбаясь, взял стакан и пригубил.
- Цзе-дун? - спросил Фриц угрожающе. - К-то такой?
Андрей залпом осушил свой стакан и, слегка оглушенный, торопливо тыкал вилкой в закуску. Все разговоры доносились сейчас до него, словно из другой комнаты. Сталин... Да, конечно. Какая-то связь должна быть... Как это мне раньше в голову не приходило! Явление одного масштаба космического. Должна быть какая-то связь и взаимосвязь... Скажем, такой вопрос: выбрать между успехом Эксперимента и здоровьем товарища Сталина... Что лично мне, как гражданину, как бойцу... Правда, Кацман говорит, что Сталина не стало, но это не существенно. Предположим, что он жив. И предположим, что передо мной такой выбор: Эксперимент или дело Сталина... Нет, чепуха, не так. Продолжать дело Сталина под сталинским руководством или продолжать дело Сталина в совершенно других условиях, в необычных, в не предусмотренных никакой теорией - вот как ставится вопрос...
- А откуда ты взял, что Наставники продолжают дело Сталина? - донесся вдруг до него голос Изи, и Андрей понял, что уже некоторое время говорит вслух.
- А какое еще дело они могут делать? - удивился он. - Есть только одно на Земле, которым стоит заниматься, - построение коммунизма! Это и есть дело Сталина.
- Двойка тебе по "Основам", - отозвался Изя. - Дело Сталина - это построение коммунизма в одной отдельно взятой стране, последовательная борьба с империализмом и расширение социалистического лагеря до пределов всего мира. Что-то я не вижу, как ты можешь эти задачи осуществить здесь.
- Ску-учно! - заныла Сельма. - Музыку давайте! Танцевать хочу!
Но Андрей уже ничего не видел и не слышал.
- Ты догматик! - гаркнул он. - Талмудист и начетчик! И вообще метафизик. Ничего, кроме формы, ты не видишь. Мало ли какую форму принимает Эксперимент! А содержание у него может быть только одно, и конечный результат только один: установление диктатуры пролетариата в союзе с трудящимися фермерами...
- И с трудовой интеллигенцией! - вставил Изя.
- С какой там еще интеллигенцией... Тоже мне говна-пирога интеллигенция!..
- Да, правда, - сказал Изя. - Это из другой эпохи.
- Интеллигенция вообще импотентна! - заявил Андрей с ожесточением. Лакейская прослойка. Служит тем, у кого власть.
- Банда хлюпиков! - рявкнул Фриц. - Хлюпики и болтуны, вечный источник расхлябанности и дезорганизации!
- Именно! - Андрей предпочел бы, чтобы его поддержал, скажем, дядя Юра, но и в поддержке Фрица была полезная сторона. - Вот, пожалуйста: Гейгер. Вообще-то - классовый враг, а позиция полностью совпадает с нашей. Вот и получается, что с точки зрения любого класса интеллигенция - это дерьмо. - Он скрипнул зубами. - Ненавижу... Терпеть не могу этих бессильных очкариков, болтунов, дармоедов. Ни внутренней силы у них нет, ни веры, ни морали...
- Когда я слышу слово "культура", я хватаюсь за пистолет! металлическим голосом провозгласил Фриц.
- Э, нет! - сказал Андрей. - Тут мы с тобой расходимся. Это ты брось! Культура есть великое достояние освободившегося народа. Тут надо диалектически...
Где-то рядом гремел патефон, пьяный Отто, спотыкаясь, танцевал с пьяной Сельмой, но Андрея это не интересовало. Начиналось самое лучшее, то самое, за что он больше всего на свете любил эти сборища. Спор.
- Долой культуру! - вопил Изя, прыгая с одного свободного стула на другой, чтобы подобраться поближе к Андрею. - К нашему Эксперименту она отношения не имеет. В чем задача Эксперимента? Вот вопрос! Вот ты мне что скажи.
- Я уже сказал: создать модель коммунистического общества!
- Да на кой ляд Наставникам модель коммунистического общества, посуди ты сам, голова садовая!
- А почему нет? Почему?
- Я все-таки полагаю так, - сказал дядя Юра, - что Наставники - это не настоящие люди. Что они, как это сказать, другой породы, что ли... Посадили они нас в аквариум... или как бы в зоосад... и смотрят, что из этого получается.
- Это вы сами придумали, Юрий Константинович? - с огромным интересом повернулся к нему Изя.
Дядя Юра пощупал правую скулу и неопределенно ответил:
- В спорах родилось.
Изя даже стукнул кулаком по столу.
- Поразительная штука! - сказал он с азартом. - Почему? Откуда? У самых различных людей, причем мыслящих в общем-то вполне конформистски, почему рождается такое представление - о нечеловеческом происхождении Наставников? Представление, что Эксперимент проводится какими-то высшими силами.
- Я, например, спросил прямо, - вмешался Кэнси. - "Вы пришельцы?" Он от прямого ответа уклонился, но фактически и не отрицал.
- А мне было сказано, что они люди другого измерения, - сказал Андрей. О Наставнике говорить было неловко, как о семейном деле с посторонними людьми. - Но я не уверен, что я правильно понял... Может быть, это было иносказание...
- А я не желаю! - заявил вдруг Фриц. - Я - не насекомое. Я - сам по себе. А-а! - он махнул рукой. - Да разве я попал бы сюда, если бы не плен?
- Но почему? - говорил Изя. - Почему? Я тоже ощущаю все время какой-то внутренний протест и сам не понимаю, в чем здесь дело. Может быть, их задачи в конечном счете близки к нашим...
- А я тебе о чем толкую! - обрадовался Андрей.
- Не в этом смысле, - нетерпеливо отмахнулся Изя. - Не так это все прямолинейно, как у тебя. Они пытаются разобраться в человечестве, понимаешь? Разобраться! А для нас проблема номер один - то же самое: разобраться в человечестве, в нас самих. Так, может быть, разбираясь сами, они помогут разобраться и нам?
- Ах нет, друзья! - сказал Кэнси, мотая головой. - Ах, не обольщайтесь. Готовят они колонизацию Земли и изучают на нас с вами психологию будущих рабов...
- Ну почему, Кэнси? - разочарованно произнес Андрей. - Почему такие страшные предположения? По-моему, просто нечестно так о них думать...
- Да я, наверное, так и не думаю, - отозвался Кэнси. - Просто у меня какое-то странное чувство... Все эти павианы, превращения воды, всеобщий кабак изо дня в день... В одно прекрасное утро еще смешение языков нам устроят... Они словно систематически готовят нас к какому-то жуткому миру, в котором мы должны будем жить отныне и присно, и во веки веков. Это как на Окинаве... Я был тогда мальчишкой, шла война, и у нас в школе окинавским ребятам запрещалось разговаривать на своем диалекте. Только по-японски. А когда какого-нибудь мальчика уличали, ему вешали на шею плакат: "Не умею правильно говорить". Так и ходил с этим плакатом.