И я понимаю: пора начинать придумывать историю для оправдания своего поступка.
— Я даю тебе ровно минуту, чтобы ты придумал правдоподобную историю, — говорит Торий.
Иногда мне кажется, что наш договор, связывающий васпу и человека, еще в силе. По крайней мере, мне легче думать так, чем ставить под сомнение способность контролировать мысли и чувства.
Контроль — священная корова для васпов. Правда, в реабилитационном центре этому дали другое название — «замкнутость». Но Торий время от времени умудряется прорвать мою оборону.
— Знаешь, как у нас говорят, — продолжает он каким-то чересчур спокойным тоном. Его выдержка — тонкая сухая корка, прикрывающая потоки бурлящей магмы. — Можно посадить обезьяну в театр, но от этого культурным человеком она не станет.
Это я-то обезьяна?
Ухмыляюсь. И в глазах Тория тут же вскипает пламя.
— Ты что, не понимаешь, как вести себя в обществе? — слегка повышая голос, продолжает он. — Ты зачем с девушкой так? Она о вас, свиньях неблагодарных, заботится! А ты… — Торий хватается за голову, а потом замолкает, будто прозревает, и спрашивает:
— А ты что вообще здесь делаешь?
Я некоторое время молчу, размышляю, сказать правду или соврать? В воздухе разливаются, вскипают пеной эмоциональные волны. Именно в такие моменты, как мне кажется, Торий тоже задается вопросом «зачем?». У людей бытует еще одна поговорка: «Сколько волка не корми — он все в лес смотрит».
Волк никогда не станет домашней собачкой. Куда проще устроить облаву, загнать за флажки, а потом выстрелить в упор. Куда проще считать нас паразитами и прихлопнуть разом, не задаваясь вопросами морали и этики, не тратя время и силы на приручение хищника. Я думаю: зачем все это Торию?
Он прерывает мои размышления.
— И даже не вздумай юлить! Это кем надо быть, чтобы опуститься до кражи спирта? Чтобы вообще опуститься до кражи? Позор! Ты понимаешь, что это уголовное преступление? Что я могу прямо сейчас вызвать полицию?
Он задыхается от возмущения. Я не смотрю на него, но этого и не требуется — подводный вулкан извергается, и волны захлестывают с головой. Я камнем иду ко дну, вязну в эмоциональном водовороте.
Крайне погано — чувствовать себя утопленником.
— Сбавь… тон, — тихо произношу я. Рот будто забит тиной и водорослями. Вместо слов выходит каша, и Торий не слышит меня.
— Я говорил тебе и не раз, — продолжает он, — если у тебя проблемы с деньгами, обращайся ко мне! Обращайся в фонд! К психотерапевту! Хоть к черту! Но как же! У нас ведь гордость! Лучше все выходные пьянствовать со своими дружками! Начнем с кражи спирта, а дальше что? Ценности? Деньги?
Последние слова бьют наотмашь. Я хватаюсь за спинку стула, сжимаю пальцы до белых костяшек и повторяю чуть громче:
— Сбавь тон!
И поднимаю голову.
Торий вздрагивает. Умолкает. Волны возмущения и обиды все еще закручиваются вокруг него бурунами, но теперь к ним примешивается пресноводная, гнилостная струйка страха.
Так смотрел на меня северянин из службы гарантийного обслуживания. Так смотрят на хищника, осознавая таящуюся в нем опасность.
Я тут же отвожу взгляд. Почему-то становится тоскливо, и мне хочется повернуться и выйти из кабинета. Если ты до сих пор не научился вести себя как человек, ты — зверь, и твое место — в клетке.
Облизываю губы и стараюсь, чтобы мои слова теперь прозвучали как можно мягче.
— Не нужно повышать голос, — и, подумав, добавляю:
— Пожалуйста…
Это звучит, как оправдание, как уступка. Но для таких, как я, уступка — это больше не показатель слабости. Это хорошая (а зачастую и единственная) альтернатива.
Торий тоже делает над собой усилие и берет себя в руки. Волны становятся ниже, спокойнее. И хотя кое-где все еще кружатся водовороты, я чувствую — буря отступает. И испытываю большое облегчение по этому поводу.
В конце концов, я действительно не выношу поучений на повышенных тонах — это было позволено только моему наставнику Харту. В конце концов, я убил его. И не хочу вешать на себя еще один труп.
— Хорошо, — произносит, наконец, Торий. — Но ты все же скажешь мне: зачем? Может, я смогу чем-то действительно помочь тебе…
Может. У людей куда больше возможностей и связей, не так ли?
Я принимаю решение. И это дается мне не так уж трудно, как казалось сначала. И наступает штиль.
Но это было лишь затишье перед бурей.
Она начинается ближе к вечеру: тучи густеют, набухают черной гематомой и в помещении темнеет тоже. Ветер неистово воет в ветвях и несет с собой похолодание и дожди.