— По роже видно — душегуб, — подытоживает свое бормотание мужик и продолжает мести улицу.
А я стараюсь думать о Поле. И о том, сколько дней осталось до получки. И не смотрю в витрины кондитерской, где с утра выкладывают свежую выпечку и многослойные, украшенные кремовыми розами торты.
Ближе к обеду в лабораторию заглядывает Марта и сладким голосом сообщает:
— Янушка, тебя к телефону.
Марта всегда обращается в раздражающей сюсюкающей манере. Уверен, встреться ей ныне мертвая Дарская Королева — двадцать тонн живого веса, когти и девятифутовый яйцеклад, — Марта назвала бы ее «лапушкой» и похлопала по ядовитым жвалам.
Я усмехаюсь про себя, а Марта отступает в сторону и поджимает губы. У меня до сих пор не получается выдавать хоть сколь-нибудь адекватные эмоции. Поэтому и реакция людей на них бывает весьма специфической. Но Марта заботит меня куда меньше, чем неожиданный звонок.
Мне не звонят. Почти никогда.
Васпы — молчуны и консерваторы. Среди людей у меня нет друзей (за исключением Тория, разумеется). Поэтому от звонка я ничего хорошего не жду.
Как всегда, чутье меня не подводит.
— Ян Вереск? — произносит в трубку вежливый женский голос. — Вас беспокоит миграционная служба. Отдел по надзору.
Я замираю с трубкой возле уха. За своим столом Марта медленно перекладывает бумаги с одного места на другое, делая вид, что увлечена работой. Но по ее позе заметно, что она вся превратилась в слух. Я делаю равнодушное лицо и поворачиваюсь к ней спиной.
— Чем обязан?
— Простите за беспокойство, — заученно продолжает вежливый голос. — Но ваша диагностическая карта просрочена. Когда вы обследовались последний раз?
Я опускаю взгляд. В некоторых местах паркет процарапан, и это напоминает мне рану на горле светловолосой девушки из сна. Вдоль позвоночника начинает медленно ползти мятный холодок, и я кажусь себе едва оперившимся неофитом под тяжелым взглядом наставника — он сканирует мой разум и знает все о моих мыслях, о моих тайных желаниях. Любое инакомыслие, любое несоответствие Уставу карается жестоко — в Даре нет места милосердию.
— Месяц назад, — бормочу я, и в спину сейчас же ввинчивается любопытный взгляд Марты.
— Четыре месяца, — мягко поправляет меня собеседница. — Возможно, вас не устраивает ваш куратор?
Я быстро хватаюсь за подсказку, отвечаю:
— Возможно…
И не слишком грешу против истины: доктор Войчич всегда казался мне напыщенным индюком и не интересовался ничем, кроме своей диссертации.
— Мы так и подумали, — голос в трубке теплеет. — Поэтому сменили вам куратора. Доктор Поплавский очень хороший специалист. Он пытался связаться с вами, но, к сожалению, ваш домашний телефон заблокирован.
— Да, — только и могу выдавить я.
Сейчас домашний телефон для меня такая же роскошь, как и горячая вода. Но я не собираюсь отчитываться перед умниками из миграционной службы.
— Если вы согласны, — продолжает женщина, — рекомендуем обратиться к нему как можно скорее. В противном случае, мы будем вынуждены поместить вас в стационар на повторную реабилитацию.
Черт!
Кажется, я произношу это вслух. Марта подпрыгивает на месте и теперь уже не стесняясь с любопытством пялится на меня. Это раздражает и смущает, как если бы она подсматривала за мной в душе.
Потом я думаю: а не узнал ли о моих снах и желаниях отдел по надзору? Иначе как еще объяснить, что после столь долгого перерыва они объявились только сейчас. Или же смерть Пола не оставила равнодушной и их?
Одно я знаю точно: если меня изолируют снова (а именно изоляцию, по сути, подразумевает нахождение в реабилитационном центре), то кто разберется в причинах самоубийства (или убийства?) бывшего офицера четвертого Улья? Сейчас я нужен здесь. И я отвечаю в трубку голосом спокойным и учтивым:
— Разумеется. Когда?
— Доктор Поплавский каждый день оставляет окно специально для вас, — отвечает женщина. — Скажем, сегодня, после пяти?
— Хорошо, — отвечаю я и записываю адрес на салфетке.
Марта со своего места вытягивает шею и мне, как мальчишке, приходится прикрывать запись ладонью.
Самый важный плюс пребывания в человеческом обществе — это право на личное пространство. Любое вторжение в него — болезненно. Я нервничаю, и поэтому забываю попрощаться с вежливой женщиной из миграционной службы.