Примерно в то же время мазики вновь напали на Скит, после чего четыре его монашеских центра (теперь они подобно палестинским обителям именовались «лаврами») оставались в запустении в течение времени жизни целого поколения.[982] Когда Мосх прибыл в Теренуф, александрийский авва Феодор сказал ему: «Воистину, чадо, монахи потеряли Скит, как и предсказывали Старцы».[983] Он поведал ему о любви, воздержании и даре разумения скитиотов и о старцах, принимавших пищу только в тех случаях, когда этого требовали законы гостеприимства. Близ него жил старец Аммоний; зная о его обыкновении, Феодор стал посещать его каждую субботу, чтобы тот ради его прихода вкусил пищи. Как мы видим, Скиту еще был памятен прежний дух. Утрата же его, вероятно, произошла совсем недавно, и потому Мосх снова и снова слышал истории о прежних старцах. Иоанн из Петры рассказывал ему, что в бытность его совсем молодым человеком у одного из отцов заболела селезенка, однако ни в одной из четырех лавр так и не удалось найти уксуса, хотя в те дни отцов в них было около трех с половиною тысяч.[984] Как и прежде, они торговали своим рукоделием в Александрии или в Теренуфе.[985] Как и прежде, во время жатвы они отправлялись на поля Дельты и нанимались там на поденную работу.[986] Нанялся на работу и авва Давид. Както раз, когда подул сирокко, он укрылся от зноя в шалаше, где его и нашел землевладелец, гневно сказавший ему: «Что же ты не работаешь, старик? Или ты забыл, что я плачу тебе?» Старец стал объяснять ему, что в сильный зной зерна пшеницы падают из колосьев на землю, и потому следует немного подождать, чтобы не потерпеть урону. Землевладелец не внял его словам. «Ступай на работу, хотя бы и все сгорело!» приказал он. «Ты хочешь, чтобы все сгорело?» удивился старец. «Да! вскричал в гневе землевладелец. Делай, как тебе велено!» Старец поднялся с земли, и в тот же миг все поле запылало. Землевладелец в ужасе бросился к другим старцам и стал молить их, чтобы они упросили Давида сохранить его поле. «Да ведь он сам этого захотел», — удивился Давид, однако вышел на поле и, подойдя к краю горящей нивы, помолился, после чего огонь угас.
В другом рассказе, имеющем отношение к Иоанну из Петры, повествуется о том, как авва Даниил Египтянин пришел в Теренуф со своим рукоделием.[987] Здесь мы можем на какоето время забыть о Мосхе и обратиться к целому циклу историй на греческом, коптском и сирийском языках,[988] в которых Даниил представлен центральной фигурой Скита «игуменом» всей долины.[989] Оригинальными представляются греческие истории; в коптской же версии они дополнены и связаны в единое Житие. В греческой версии Даниил назван сторонником Халкидона; коптские же дополнения рисуют его гонимым за неприятие Собора.[990] Какая из двух названных точек зрения верна, нам неизвестно, однако сторонники последней изображают раскол более серьезным, чем о том свидетельствуют другие источники, относящиеся к описываемому периоду. Соответственно, мы вправе усомниться в исторической достоверности нескольких историй, пусть рисуемая ими картина Египта и египетских обителей того времени представляется правдоподобной. Согласно самой ранней истории Даниил находился в Скиту с самого детства и в молодости трижды попадал в плен к варварам.[991] В первый раз после двух лет плена его выкупил некий мореплаватель; во второй — он сбежал от варваров уже через шесть месяцев; в третий же раз во время бегства он бросил камень в одного из преследователей и убил его. Каясь в этом грехе, он исповедал его Тимофею, папе Александрийскому (единственным возможным Тимофеем является Тимофей III (51936), противник Халкидона), сказавшему в ответ, что ему не о чем переживать, ибо он убил не человека, но дикого зверя. Неудовлетворенный этим ответом Даниил отправился к папе Римскому, патриарху Константинопольскому, архиепископу Эфесскому, к патриархам Антиохийскому и Иерусалимскому, но всюду слышал один и тот же ответ. Наконец, он вернулся в Александрию и предал себя в руки мирских властей как убийцу. После тридцатидневного заключения его вызвали к правителю. Выслушав рассказ Даниила о происшедшем, правитель прекратил дело: «Ступай, авва, и помолись за меня. Жаль, что ты не убил еще семерых». Решив, что Господь во благости Своей не вменяет ему это убийство во грех, Даниил дал слово до конца жизни иметь на своем попечении калеку.
В следующей истории названы и точные даты: Даниил рассказывает о событиях сорокалетней давности. В юноети, в правление Юстина I, он молил Бога о даровании 60гатства работавшему на каменоломне гостеприимному Евлогию, жившему в селении выше по Нилу.[992] После этого Евлогий нашел пещеру, забитую сокровищами, отправился вместе со своим богатством в Константинополь, стал там патрицием и префектом, однако под влиянием Ипатия и Помпея оказался вовлеченным в восстание Ника, после чего, лишившись всех своих богатств и превратившись в государственного преступника, бежал в свое египетское селение. Сделав вид, что объявленный вне закона префект Евлогий это совсем другой человек, он вновь вернулся к работе в каменоломне, оставаясь таким же гостеприимным как и прежде хозяином. Евлогию было уже больше ста лет, когда в 565 году Даниил посетил его вновь. Впрочем история эта, полная живых и назидательных деталей, не подтверждается исторически, поскольку в Конетантинополе того времени не существовало префекта (города или претория) с таким происхождением и именем.
988
Vie (et Recits) de l'abbe Daniel le Scetiote, ed. L. Clugnet (Bibliotheque hagiographique Orientale), Paris, 1901.
989
V. et R. c. 3 (p. 12, I. 56): ό της Σκήτεως πρώτος, с. 5Β (19. 27); ό πρεσβύτερος της Σ, с 9 (30. 1).