Никто не остановил его, потому что рядом не случилось Ли. Он бы, возможно, в последний момент отвел меч, даруя жизнь обреченной. Но что за жизнь? Джоэл по сей день гадал, после какого порога потрясений невозможно дальше существовать. Когда все окончательно обессмысливается? В глазах той женщины он увидел именно тот предел, когда смерть предстает лучшим исходом. И поэтому рука не дрогнула. Но чувство вины врезалось навечно, точно это он себе нанес смертельную рану.
— Хороший ли я после такого? — спросил Джоэл после долгой паузы. Святитель Гарф успел принести из подземного колодца студеной воды. Глиняный кувшин все-таки треснул: из борозды на коричневом некрашеном горлышке сочились блестящие капли. Точно душа, вытекающая из тела. Джоэл помотал головой и вволю напился, но хотел бы получить не воду, а чистейший спирт, чтобы забыться, словно какой-нибудь пропащий бродяга Биф.
— Не мне судить, хороший ли ты. Тебе по долгу службы выпадало слишком много тяжелых решений, — сдавленно ответил святитель Гарф. — Но если ты рассказал об этом, значит, уже лучше, чем о себе думаешь.
— Но ведь ты же говорил, что всякая жизнь священна, — простонал Джоэл и закрыл лицо руками. Он снова видел Джолин, теперь на месте той женщины. Джолин в окружении трупных червей. На губах огненным клеймом горел ее короткий поцелуй, во рту едва ощущался вкус свежей земляники, но отдавал плесенью. Его портила память о той жуткой квартире.
— Ты пытаешься всех спасти. И от этого страдаешь, — ответил рассудительно Гарф. На плечо легла его рука, и Джоэл вздрогнул, немедленно возвращая себе неизменную броню охотника. Он скинул морщинистую руку и небрежно ответил:
— Возможно. Это недавняя моя «болезнь». Раньше я скорее пытался всех убить, кого считал «безнадежным». А твоя религия не велит бороться за каждого и до последнего?
— Но ты же не принадлежишь моей религии.
— Нет. Потому что всем не помочь. И кто-то не хочет, чтобы ему помогали.
Снова перед глазами маячил образ Джолин, ускользающей и таящей нечто пугающее. Вспоминалась сеть, в которой барахтался перерубленный на четыре части младенец, его синюшные губы и зеленоватые внутренности. Образ расколотого сознания кинул в холодный пот, засочившийся вдоль лба, на котором уже давно билась напряженная жилка. Джоэл отогнал воспоминания, но теперь он понимал, почему так жаждет вытащить Джолин из пекарни. Он устал, что в Вермело все хотят оказаться в числе спасенных, но, похоже, никто не желает спасения при жизни. И слишком немногих ему удалось по-настоящему защитить.
— Знаешь, Гарф, меня не чистота души тревожит. Для ваших религий я уже давно потерян… Меня тревожит, что я не смогу защитить одного человека. А хватит меня только на такой же «удар милосердия».
— Ты знаешь этого человека? — спросил святитель Гарф, поднимаясь с тюфяка.
— Знаю.
— Ты дорожишь им?
— Очень. Обоими, — ответил Джоэл, поднимаясь следом.
— Значит, защитишь.
— А если я сам превращусь? Кто их защитит?
— Ты не превратишься, — уверенно покачал головой святитель, странно улыбнувшись, точно его вовсе не шокировали услышанные истории. Возможно, за свою долгую жизнь ему не доводилось так часто сталкиваться со злом, как Джоэлу.
— Тебе легко говорить. У тебя даже Ловцов Снов нет, — недовольно фыркнул он, как промокший кот. Благостные ответы святителя Гарфа не помогли. Джоэл уже почти успокоился, когда все рассказал, но общие фразы адепта странной веры доказали, что ему, в целом, наплевать. Или же за внешним отсутствием эмоций скрывалась великая скорбь человека, который видел столько чужой боли, что не удивляется, а лишь фаталистично принимает его неизбежность?
Джоэл знал наверняка только одно: в Айгреже нет Ловцов Снов. Она стояла полузаброшенным красивым монументом возле стены, маячила артиллеристской наводкой. Временами ее пытались забрать для армии. Но ни разу собор не подвергался нападению сомнов. И сам святитель не нуждался в помощи охотников. Возможно, эта таинственность и сделала его другом Джоэла.
— В чем твой секрет, а, старик? — спросил он между делом, чтобы перевести тему и немного оживиться.
— В вере, — непоколебимо отвечал Гарф.