Джоэл помнил стены без окон и темноту, глухую темноту вокруг. Он и не предполагал, что во взрослом возрасте добровольно пойдет в такие же клетушки, которые в цитадели выписывали охотникам. В приюте их хотя бы не пристегивали кожаными ремнями.
— Не представляю, что ты был хулиганом! — не верил пораженный Ли.
— Я и не был. Дрался-то я не за себя. Но бил я крепко, всегда до крови, так что в карцер сажали за дело. Но я терпел, потому что у меня был друг. Ну, так я и привык защищать его. А в пятнадцать лет понял, что влюблен. — Джоэл признался легко и буднично, но потом задумался: — Даже не понял… А ощутил! Никто не пытался говорить мне, что это как-то неправильно. Потрясающее чувство, когда мы вместе лежали на этой тесной одноместной койке. Он спал, а я слушал его дыхание. И каждый вечер обещал себе, что скоро расскажу ему обо всем. Что мы сбежим из приюта и будем неразлучны. Только… признаться я не успел.
— Его… — Ли осторожно сжал руку Джоэла, поддерживая и немо прося рассказать до конца.
— Да, его убили сомны, — шепотом охнул Джоэл и замолчал, крепко зажмурившись, но потом продолжил, снова тоном сказителя, будто случилось все не с ним: — Ловцы Снов давно не меняли. И один из ребят превратился. Как-то начался пожар, наверное, от лампы, была суматоха. Воспитатели не пытались никого спасти, боялись только за свои гнилые шкуры. А на окнах висели решетки. Все кинулись к дверям, случилась давка. Мы с другом выбирались, как могли, да еще вытаскивали младших. Его ведь всегда били, тут бы сломаться и озлобиться, а он продолжал защищать более слабых. Мы заходили в дым и выносили малышей, вытаскивали из-под кроватей, из шкафов. Они ведь… так боялись. А мы думали, что справимся. Вернее, я думал. А друг не отступил, пошел со мной, сказал, что никогда не бросит… Но потом… из дыма вышло чудовище. Я не успел, ничего не успел сделать. Сомн оказался быстрее.
Воцарилась давящая тишина, последний заслон раскололся фарфоровой плиткой. Все тайны иссякли, не уходило лишь тягучее чувство старой утраты, такой же невосполнимой, как и смерти всех близких людей. Все они оставляли выболевшие отметины на полотне души, и оно постепенно чернело от горя и разлук, которые устраивала жадная вечность. Но рядом еще оставался Ли, который рассеял неловкое молчанье короткой искренней фразой:
— Мне жаль.
— Это было больше двадцати лет назад, — оправдывался Джоэл. — После того случая приютом заинтересовались Охотники, и я вызвался добровольцем на обучение. Вот и все, вот и весь мой секрет.
— Почему ты скрывал это? — не понимал Ли, точно ждал дополнения. Но, как оказалось, больше-то ничего и не таилось за печатями безмолвия. Джоэл сам удивился, почему столько лет бережно оберегал свою расколотую память о друге из приюта, который остался навечно в том дне, объятом огнем. С тех пор и являлись кошмары о горящем Вермело. Теперь, быть может, они бы иссякли, как унеслись прочь химеры из снов Ли.
— Почему скрывал… Почему… Не знаю. Честно, не знаю… Боли уже нет. Это не боль, а что-то другое. Что-то глубже боли. Каждый раз, когда мы не успеваем спасти, каждый раз, когда когти сомна раздирают чью-то грудь, я вижу своего друга, — признался Джоэл, облизывая пересохшие губы. — Тот миг, когда его атаковали со спины, его остекленевшие глаза. И если иногда мне хочется уйти из Охотников, его образ напоминает мне, ради чего я служу.
— Тебе так противна жизнь Охотника?
— Я устал. И я не знаю среди Охотников тех, кто пошел добровольно ради служения каким-то идеям.
— Значит, ты остался в память о друге? — подытожил Ли.
— Отчасти. Когда меня только взяли на службу, привлекала свобода. Ну еще жалование. — Джоэл уже улыбался, мысленно переносясь в лихие первые годы работы. — Потом начали нравиться и продажные женщины. И парни тоже. Ты не поверишь, Ли, каким я был распутным после выпуска из академии… Кровь бурлила. Казалось, передо мой лежит весь мир. Потом я понял, что те два-три года были в Вермело самыми спокойными. Сомны появлялись редко.
— Серьезно? И ни следа Легендарного? — задумался Ли. Джоэл и сам отмечал эту странность:
— Ни следа. Впервые я встретил по-настоящему опасного сомна в двадцать один год. Я оказался один на один с трехметровым клыкастым чудовищем. И вот тогда стало страшно. Сомн распорол мне правое плечо. По сравнению с тем, что сейчас — это так, царапина. А тогда я думал, что умираю. Повезло, что поблизости оказалось двое опытных охотников. Монстра уничтожили, меня подобрали. Когда я пришел в себя после кровопотери, хотел уйти, сбежать куда угодно, лишь бы больше не попадались сомны. Наверное, такое случалось не у меня одного. Но я снова вспомнил пожар в приюте. И, как видишь, я остался.