— Что же ты? Заходи! — беззаботно позвала она, и на щеках ее появились милые ямочки, к которым невольно потянулась рука Джоэла. Он дотронулся до ее лица мимолетно и привычно, хотя еще совсем недавно этот жест казался опасным, запретным. Теперь же в нем запечатлелась лишь их взаимная теплота.
— Привет, Джолин, здравствуй, дорогая моя, — прошептал Джоэл, целуя пахнущие мукой пальцы Джолин. Медленно, каждый поочередно, ведь никто не торопил.
Он и не догадывался, как приятно никуда не бежать, не стремиться ухватить хотя бы минуту покоя и безмятежной радости. Раньше даже нежность он позволял себе урывками, в коротких перерывах между бесконечными заданиями. Но верно сказал Ли: иногда следовало просто отдохнуть, не красть время у собственной безумной жизни, а наслаждаться его медленным течением, не опасаясь, что сигнал с башни в любой момент сметет малейшие спокойствие.
— Джо, почему ты так загадочно улыбаешься? — спросила Джолин, снимая белый фартук и вешая его на спинку стула. Теперь она сменила убогую серую робу на очаровательное бирюзовое платье, которое невероятно подходило к ее синим глазам. После освобождения от гнета Зерефа они наконец обрели искрящийся блеск, как сапфиры, очищенные от пыли.
— Да так, тобой любуюсь, — отозвался Джоэл, снимая сапоги, чтобы не натоптать на чисто вымытом полу. Став единоличной хозяйкой дома, Джолин поддерживала порядок лучше пекаря и его жены вместе взятых. Заговорщиков, похоже, ничуть не интересовало собственное дело, служившее лишь прикрытием. Джолин же всеми силами наводила красоту: расставляла цветы и горшочки с земляникой на подоконниках, вешала свежие занавески, просила как-нибудь помочь с побелкой фасада и ремонтом сгоревшего чердака.
— Будешь чай?
— Только пообедал. Точнее, позавтракал, — соврал Джоэл, не желая ничем обременять Джолин.
Она и так продолжала трудиться, пока ее едва ли не каждый день возили в Цитадель и задавали неприятные вопросы. Джоэла не пускали, не позволяли поддержать, успокоить, согреть. Только потом, когда все заканчивалось, Джолин тихонько плакала на его плече, доверчиво терлась лбом, как ребенок, словно молила спрятать от всего мира и больше никому не отдавать, не позволять делать больно. И Джоэл понимал, что еще не время чего-то просить. Они оба пережили слишком много боли. В такие дни он просто гладил ее по волосам и шептал бессмысленные слова успокоения, убеждая, что все закончилось.
— Лгун, — беззлобно рассмеялась Джолин. — Пообедал он. Вижу ведь, что нет. Взял бы хоть пирог с луком или рыбой.
— Да есть я что ли пришел? Давай лучше посидим, поговорим или помолчим, — ответил Джоэл, и они расположились на новой софе возле лестницы, украшенной пестрым покрывалом.
В пекарне после ареста Зерефа Мара почти не осталось целой мебели, но Джоэл и Ли быстро все починили да еще новой притащили. Теперь у Джолин в спальне появилась не только мягкая перина, но и чудесное кресло-качалка, полученное от каких-то знакомых неутомимого Мио.
Джоэл отказался ставить это чудо инженерной мысли в мансарде. Качалки означали для него нечто созвучное немощности и ветхости. Зато Джолин ничуть не смотрелась старухой, когда после рабочего дня сидела у окна и задумчиво покачивалась, листая томик стихов, которые ей щедро поставлял Ли из библиотеки и личной коллекции. Джоэл же открыл великую радость созерцательного покоя в те минуты, когда просто сидел напротив любимой, наблюдая, как она перелистывает страницы тонкими пальчиками. Ли никогда не читал стихи именно так, полушепотом, без театральности, но не менее искренне. Только Джоэл просил Ли не приносить грустные стихи, потому что Джолин могла незаметно для себя заплакать над слишком печальными строчками.
— Хочешь, я подарю тебе канарейку? Чтобы ты пела, как в тот день, когда мы встретились, — спросил Джоэл.
— Не очень-то я умею петь, — смутилась Джолин.
Яркое солнце сочилось сквозь чистые окна, отчего волосы возлюбленной золотились, переливаясь, и сама она напоминала маленькую пригожую птичку, которая избавилась от мучителя, но пока не от клетки. Хотя в этот особый день часть правил для них не действовала.
— А у меня для тебя сюрприз, — сказал Джоэл, на что Джолин вопросительно захлопала ресницами. Она не привыкла к приятным сюрпризам, не привыкла, что это слово произносят со смехом и предвкушением. Он, впрочем, тоже любую неожиданность связывал с потрясением. Но не теперь: Джоэл вынул из внутреннего кармана сизого жилета небольшую полоску бумаги с крупным росчерком Умана Тенеба.