Время застыло ужасом бездны посреди черной сферы из темного кварца, которой сжималась проклятая пекарня. Времени не было, не существовало. Все затопляла беспредельная боль и бесприютная усталость. А над Вермело парила и ширилась черная воронка небытия.
Глава 33. По другую сторону маски
— С тобой так хорошо.
Голос Джолин разливался чарующей мелодией, искрился, мурлыкал. Ее дыхание щекотало темные волоски на груди Джоэла.
— Хоть бы никуда и не уходить, — посетовал он.
Они лежали в комнате Джолин на ее узкой кровати. Мягкое новое одеяло сбилось, как и простынь, часть которой покоилась на полу. Тихо поскрипывала в углу качалка от сквозняка, сочащегося из приоткрытого окна. В комнате витал жар, налитый духотой, которую пронизывали дразнящие пряные запахи разгоряченных тел.
Боль, разрывающая сердце и душу, почти иссякла. По крайней мере, пекарня принесла иллюзорное, но желанное успокоение. Даже если отведенное время таяло с каждой секундой, еще не пересыпался весь песок в чашах их жизней, еще не упал на дно жалким прахом.
Длился день. Где-то в скобяной лавке Батлер с женой и дочерью ели завтрак. А здесь, в пекарне, Джолин и Джоэл только недавно предавались страсти, жарко, торопливо, самозабвенно. Объятья горечи неожиданно распалили их обоих.
Не говоря больше ни слова, Джолин увела наверх и разделась, целиком. Впервые Джоэл увидел ее совершенно обнаженную при свете солнца. Она словно намеренно показывала, как много на ее теле шрамов — иссеченные плетьми спина и ноги, покрытые ожогами руки и плечи.
«Она знает, что Ида рассказала Батлеру, а потом мне. Она все знает», — подумал тогда Джоэл и поразился нежданному доверию. Джолин же молчала и только коротко кивнула на кровать, как будто торопя. И все же перед этим позволила рассмотреть себя, а потом новые «улики» потеряли всякий смысл. От жуткой картины в первый миг охватило не желание, а оторопь. Потом Джолин подошла и уверенно потянула за ворот его рубашки, освобождая от ненужных тряпок. И замешательство прошло, потонуло в наслаждении.
Работа в пекарне приостановилась, расследование охотника тоже замерло, забылось. Но ненадолго, не больше, чем на полчаса. И за короткое время Джоэл успел обрести неустойчивое душевное равновесие. По телу разливалась приятная сладость.
Длился день — и хорошо, что длился такой. Все еще светило солнце, все еще переливалось лето. Даже если не оставалось надежды, даже если не находились ответы, возвращалась ясность ума, столь необходимая для осуществления дерзких планов. Еще предстояло встретиться с Энн, обсудить дальнейшие действия. Но после увиденного и услышанного только объятья Джолин оказались настоящим спасением. И одновременно — проклятьем.
— Так что тебя тяготит? — спросила Джолин, как будто почувствовав, что именно теперь он готов рассказать все. И она тоже. Готова поведать о чем-то, доверить наконец всю правду о себе.
— Жена Батлера обращается в сомна, несчастная Ида, — начал протяжно Джоэл. — Их держали в подвалах Бифомета Ленца. Джолин, скажи… А ты… ты связана с домом Ленцев?
Вопрос сорвался решительно, как выпущенная стрела. Он зрел и терзал, как нагноившийся фурункул, и теперь Джоэл не боялся признаться самому себе, что такая версия наиболее логична. Он давно понимал, что с возлюбленной творится что-то неладное. Пусть она и не обращалась в сомна, как Ида, пусть и не ходила по улицам в образе зверя.
При упоминании Бифомета Ленца по телу Джолин прошла крупная дрожь, почти судороги. Если бы они не лежали рядом в объятьях друг друга, Джоэл ни за что не догадался бы. Но теперь… Теперь у него не оставалось сомнений, что главная тайна Джолин сродни страшному секрету Иды.
Раньше Джоэл боялся испугать Джолин, опасался посеять меж ними вражду и новую подозрительность. Теперь же он бы принял любой ее ответ, понял бы любую реакцию. И лишь неизвестность и недоверие были способны сломить его, поэтому Джоэл решился. Джолин, похоже, тоже решилась, не нарушив негласную клятву, данную в яблоневом саду.
— Да. Связана.
Ответ прозвучал просто и твердо, голос ее звенел привычной несгибаемой сталью. И в нем пока не читалось отчаяния, с которым повествовала свою историю Ида, напротив — скорее вызов. Она испытывала своего охотника, его отвагу и доверие. И уже ничего не боялась. Но вместе с вызовом прорезалась неискупимая боль.