— Чтобы не выбирать, — отозвались в один голос Джоэл и Ли, и внезапно все сделалось простым, хоть и непонятным. Но они больше не задумывались, разбивая любые запреты.
Ли смеялся, когда зубы Джоэла игриво закусывали мочку его уха, одновременно их обоих щекотали пушистые волосы Джолин. Три тела сплетались воедино, и не приходилось спрашивать, как поступить дальше, все угадывалось на уровне инстинктов или чтения мыслей.
В один момент руки Джоэла жадно гладили груди Джолин с торчащими бусинами сосков, в следующий — скользили вдоль упругих бедер и ягодиц Ли. Джоэл тонул в новых неизведанных ощущениях, еще не приходилось предаваться страсти вот так, втроем, да еще столь упоенно. Перспектива комнаты переворачивалась, менялись местами пол и потолок, хотя вскоре обстановка вовсе растворилась мельканием ярких пятен перед глазами, когда любимые в четыре руки гладили и ласкали его избитое тело, забывшее обо всех травмах и шрамах.
Все трое в это странное время вседозволенности, свободы над пропастью, словно изобретали новый неведомый танец, вздрагивая от упоения, целуя и кусая друг друга. Догм и правил больше не существовало, осталось только дурманящее голову наслаждение, разливающееся пульсацией и пожаром от низа живота по всему телу.
Им не было тесно на узкой тахте возле лестницы. Они отдавались друг другу, все вместе, втроем, двигаясь в едином темпе, чувствуя друг друга. Джолин быстро поняла, что нравится Ли, что его волнует больше всего, а с Джоэлом они друг друга давно изучили и теперь бессловесно парили в неге.
Исчезли поводы для ревности и разногласий, больше не требовалось никого делить. Больше никто не ставил перед выбором, здесь не существовало враждующих сторон. Остались только они втроем в их мире под названием «пекарня на Королевской Улице», а мир за дверью отодвинулся упавшей кулисой и совсем испарился. Впервые за эти страшные бесконечные дни стоны срывались с губ не от боли, а от наслаждения. Впервые они обрели в изнеможении покой, прижимаясь друг к другу на крошечной тахте, ставшей в эту ночь королевским ложем.
Сон смежил веки не забытьем, а настоящим отдыхом. Когда настало время, Джоэл бодро встал и сменил Вен Даррена, глядящего с верхнего этажа. Вроде бы в эту ночь никто не пытался влезть через сад или с улицы.
— Хорошо вы там время проводили, — хмыкнул вместо приветствия сонный Вен Даррен.
— Иди отдохни, — пресек расспросы Джоэл. Создание Хаоса едва ли имело право осуждать.
— Вот у нас так не бывает. Судьба — одна на всю жизнь, — ответил зверь, почесывая острое ухо задней лапой. — Я свою еще не нашел, правда. А брат мой, Вен Аур, за «зовом судьбы» отправился. И, похоже, попал в один из миров людей. Прямо не знаю, не может же у него быть «судьбой» человеческая девушка?
— Кто знает… Ты найдешь его, когда мы тебя выпустим. А они… они моя судьба. На всю жизнь. Я уверен, — ответил Джоэл.
Вен Даррен встряхнул головой и отправился в бывшую комнату жены пекаря, устроившись на пустовавшей до того кровати. Ночь можно было считать почти тихой, не считая шнырявших по улицам мародеров. Боёв вроде поблизости не было. До чего же они дошли, если радовались уже такому?
Джоэл вздохнул, сжимая арбалет, который он подобрал в последнюю вылазку на улице: перед глазами стояли задремавшие Джолин и Ли, разгоряченные, прекрасные. Они заслуживали покоя и радости безмятежной жизни, а не короткого счастья в объятьях страсти. Джоэл любил бы их обоих не меньше, даже если бы никогда не получил сладость этой ночи, оберегал бы их с той же трепетностью. Но теперь… теперь он еще больше боялся, сомневался в себе, опасался не успеть защитить от того, что скалилось снаружи, пока незримое под Алым Глазом. Но реальное.
Надо было действовать. Еще ждали Батлер и Ида, они тоже хотели обрести счастье в крошечном мире их несостоявшейся скобяной лавки. Они все имели право на счастье и надежду.
— Вен, а правда что ваша кровь может прекратить превращения? — тихонько окликнул Вен Даррена Джоэл, входя в комнату. Зверь сонно поднял морду, зашевелив ушами, потом, видимо, осмыслив вопрос, ответил:
— Не знаю. Вашим палачам видней.
— Мы не палачи. Отдай нам три-четыре пробирки. Не больше! Больше мы не просим. Возможно, ты спасешь одну хорошую женщину. Возможно, даже больше жизней, — ответил с нотками раздражения Джоэл. Ему претило сравнение с Рыжеусым и им подобными, координатор Секты Дирижабля еще мог считаться совестливым. Он практически публично раскаялся в том, что творила Цитадель.