Такие опыты уж точно были большим нарушением любой морали и этики, чем то, что происходило на тахте под лестницей. Но «неправильные» формы любви всегда подвергались большей критике, чем закономерные и будто необходимые формы убийства. Так где же тогда оставалась правда? Джоэл знал теперь только одно: правда в спасении жизни. И если уж Джолин с Ли оказались в относительной безопасности хотя бы на время, следовало помочь доброму другу Батлеру.
Вен Даррен долго думал, хмурился, шевелил усами, морща нос, потом кивнул:
— Возьмите шесть. После того, что со мной делали, мне не страшно. Только отпустите потом!
— Мы не палачи. Возьмем не разом и обязательно отпустим, как и договаривались. Только теперь прорваться бы к стене.
— Хорошо, бери, — вздохнул Вен Даррен.
— У меня всего три шприца. Отправлюсь на рассвете.
— Все в тот же Квартал Торговцев?
— Да, я должен. Охраняй Джолин и Ли, хорошо? Одному мне будет спокойнее.
— А им без тебя — нет.
— Ничего, они есть друг у друга. Я справлюсь, — успокоил то ли Вен Даррена, то ли себя Джоэл, поднося три шприца-автомата. Зверь даже не почувствовал, лишь слегка повел ушами. Как только закончилась его условная смена, Джоэл подхватил меч и вылез в окно пекарни на задний двор — так он привык выходить в последнее время. Дверь все чаще держали закрытой. Вен Даррен умело захлопнул раму, не разбудив остальных обитателей пекарни. И Джоэл отправился в путь, поклявшись прорваться, даже если все еще шли бои.
Зеленоватый рассвет окрашивал черепичные крыши Вермело тусклым изумрудным сиянием. Свет лился, как через мутное бутылочное стекло: на небе собирались тучи начала осени. Мелкий дождь противно заливался за шиворот протертой клетчатой рубахи. Влага не смывала копоть сотни пожарищ и развороченных баррикад, лишь сочилась по бороздам между камнями черной жижей. Такая же, видимо, залила теперь сердца и думы людей.
На улицах дикие собаки лакали кровь из луж, на них охотились тоже уже полудикие бродяги, многие с подобием первобытных копий, сделанных из подручных материалов. О наведении порядка речи не шло, город проваливался только в более тягучую трясину, углубляясь в лабиринт безумия.
Девятый день от начала революции ознаменовался концом пальбы из пушек. Похоже, революционеры экономили заряды для атаки на Цитадель и Квартал Богачей, а представители недействующего закона — для обстрела Академии и, возможно, бастиона. Сводки передавали редко, казалось, сама Энн уже потеряла контроль над происходящим. Быть может, ее убили. Но об этом думать не хотелось.
«Ничего, Батлер, я уже иду! Главное, чтобы твоя лавка уцелела!» — твердил Джоэл. Он еще надеялся спасти хоть кого-то, хоть одну безвинно загубленную жертву Бифомета Ленца, не считая Джолин. Да, Джолин они с Ли уже точно никому не отдали бы даже под страхом смертной казни. Но ей не требовалось исцеление, а Иде — немедленно. И Джоэл наконец нес нужное средство, крепко убедив себя, что Рыжеусый просто не мог лгать. Одинокий охотник шел, исполненный ожидания. И даже вид разрушавшегося города не пугал и не мог сломить. От человека с мечом шарахались случайные прохожие, странные, сгорбленные, с горящими, как у сомнов, глазами. Они не атаковали, и ничто в этот день не могло отвратить от решения добраться до Батлера.
Смутное беспокойство возникло, когда Джоэл достиг заветной лавки. Дверь, хоть и висела на петлях, оказалась открыта настежь. Внутри царствовало запустение: слой пыли на полу и прилавке никто не пытался вытирать, грязным нагромождением виделись кастрюли на столе в кухне. Плафон под потолком раскололся, как от сильного удара. Снаружи стена была иссечена осколками, похоже, они залетели и внутрь, но крылось здесь что-то иное… Что-то более ужасное, чем случившиеся обстрелы.
— Батлер! Я принес лекарство для Иды! — громко позвал Джоэл, шаря встревоженным взглядом по затхлому сумраку помещения. — Оно должно помочь! Батлер?!
В сизом мареве пыли наметилось слабое движение, послышался набор нечленораздельных звуков. В лавке сидело сгорбленное существо, почти не человек, хотя еще и не сомн — испитый скелет с впалыми глазами и пустыми зрачками.
Батлер скорчился в дальнем углу под покосившимися книжными полками. К груди он прижимал семейную фотографию с разбитым стеклом. И его дрожащие пальцы оставляли кровавые следы, портя темный портрет, где, как заметил еще в прошлый раз Джоэл, фигура Иды была как будто оплетена черными полосами. Тогда значение этому никто не придавал. Теперь вдруг навалились случайные аналогии и новые теории: возможно, обреченных превратиться в сомнов можно было отслеживать по дагерротипам и фотографиям. Но все это уже не имело значения.