Вечером, оставшись один у себя в каюте и готовясь ко сну, я проигрывал в голове дневные воспоминания: виды, открывавшиеся с палубы, и в целом новый для меня опыт пребывания на судне, жизни на море, мгновенного отклика на малейшие изменения курса. Я уже начинал любить неторопливые, цикличные ритмы, управляющие большим кораблем на спокойном море, мягкую качку и ощущение того, что в каком-то не поддающемся определению смысле судно живое. И, конечно, сами острова, открывавшиеся со всех сторон, безграничное разнообразие их форм и размеров, нескончаемое представление, манившее меня видами и плывущими через ширь невысоких волн ароматами.
Сон не шел. Мне не хотелось больше пьянствовать в салоне, так что я улегся трезвым, как обычно всегда делал дома, но на судне все было иначе. Возбуждение бродило во мне, хоть я и пытался расслабиться, успокоить нервы. По мере того как тянулась ночь, я начал сознавать, что пережитое за день в чем-то, быть может, должно послужить мне предупреждением.
Пока я не выступил в этот путь по Срединному морю и Архипелаг Грез был скрыт от меня, их существование оставалось скорее духовным, чем физическим. Прежде они говорили со мной воображаемыми тонами и звуками. Мне представлялось, что они составляют часть некой системы тайн – с какой стати не существует ни книг о них, ни карт, по крайней мере таких, которые было бы легко найти? Зачем правительству моей страны замалчивать их существование?
Острова составляли некую систему, формат, структуру в том смысле, как я понимал структуры: действия или части, которые, будучи раздельными и самостоятельными, в то же время образуют целое. Острова, думал я, как соната: мой любимый Дианме – в сущности, вступление к Архипелагу в темпе аллегро, Члам – вариация той же темы анданте, Геррин – финальное рондо.
Но это касается академической музыки. Настоящая музыка бывает в сердце, это страсть. Я привык представлять себе острова отдельными нотами, группы островов – аккордами или тактами, путешествие по островам – своего рода гармоничной последовательностью, Архипелаг же в целом – громадной незаписанной симфонией, ожидающей, чтобы ей придали связную форму. Может быть, так оно и есть, но я об этом никогда не узнаю. Даже если бы я потратил всю жизнь, узнавая острова лишь по их внешности, лишь выясняя сам факт их существования, это было бы все равно что пытаться понять хоральную симфонию в пяти частях по трем-четырем выбранным наугад шестнадцатым нотам.
Музыка приходит изнутри – ее пишут не пальцы, бьющие по клавишам рояля, не движение смычка по скрипичным струнам, не губы, сжимающие мундштук флейты, даже не ручка, черкающая по нотной бумаге. Такая музыка вдруг перестала для меня что-либо значить. Я понял, что моя задача – понять музыку островов, научиться ее определять, ощутить, почувствовать.
Так эта ночь стала ночью переоценки смыслов. Может быть, я ненадолго засыпал: иногда мысли были яснее, иногда путаней. Но спокоен я не был ни минуты. Однажды меня привел в полное сознание негромкий механический звук, издаваемый чем-то внутри каюты. Я сел, включил небольшой светильник, прикрепленный к полке у моего изголовья, и в конусе хлынувшего света попытался определить источник звука.
Стрелки одного из хронометров не торопясь двигались назад. Я сел: это оказался «Kema Vaqt», измеритель корабельного времени. Стрелки описали дугу, вернувшись более чем на полчаса, потом остановились. Миг спустя абсолютное время, «Mutlaq Vaqt», двинулось вперед в ускоренном темпе. Когда оба циферблата показали одно время, изменения, управлявшиеся из какого-то центра на корабле, прекратились.
Выключив свет, я возобновил попытки заснуть.
Та же тревожность подняла меня на ноги вскоре после восхода солнца. Не желая пропускать еще какие-нибудь информационные собрания, я принял душ, оделся и поднялся на палубу. По-прежнему мне хотелось как можно больше узнать о нашем маршруте и о разных местах пребывания. Выходя из каюты, я бросил взгляд на ручные часы, надеясь, что в этот раз не опоздаю к завтраку. Часы показывали то же время, что «Kema Vaqt». От «Mutlaq Vaqt» они на несколько часов отставали.
Поднимаясь по трапу в обеденный зал, я заметил, что корабль замедлил ход. В окнах салона проплывали лебедки, краны, крыши складов и надстройки других судов. Двигатели издали глубокий скрежещущий звук, и я увидел, что мы подплываем к бетонному причалу.
К тому времени, как я позавтракал, корабль окончательно пришвартовался, и все готовились сходить на берег. Похоже, опять я от всех отстал. Поспешно пакуя сумку у себя в каюте, я вновь сравнил время на часах с показаниями хронометров. Те вновь изменились, то ли один еще больше отстал, то ли другой ушел вперед. Время ручных часов не совпадало ни с одним, отставая от обоих. Я завел часы, переставил их по «Mutlaq Vaqt», закончил собирать вещи и присоединился к толпе у сходней.