— Что я вас узнал, графиня, это неудивительно, — прошептал он. — Я узнал бы вас везде и не в этом королевском костюме, который для вас очень подходящ; но что вы могли меня узнать…
— В костюме одного из Совета Десяти, — послышался голос из-под маски, — но он именно для вас и подходящ.
— Графиня, вы восхитительны!
Она приняла этот комплимент совершенно равнодушно.
— Но будучи прекрасной, как божество древних, изваянное из мрамора, вы и холодны, как мрамор… как мрамор без души.
— Что же далее? — спросила маска. — Скажите что-нибудь поинтереснее, а это я уже слышала много раз.
— Но что же, как не это, могу я сказать вам, графиня! — воскликнул Брюль дрожащим голосом. — Как только я взгляну на вас, во мне кипит месть, гнев, зависть, и с губ чуть не скрывается проклятье.
— Какая поэзия! Что же далее?
— Если б я только смел, я проклинал бы вас и тот день, и час, в который я вас впервые увидал, — произнес Брюль с чувством. — Но стоит только на вас взглянуть, и я бессилен. Вы имеете надо мною какую-то власть.
— Так ли это? — поворачиваясь и смотря на него, холодно спросила она.
— Нужно ли клясться, да и к чему вам моя клятва, когда вы другому поклялись перед алтарем.
— Я не требую клятвы, — спокойно возразила она, — я хочу убеждения, что это так, а его часто не даст клятва.
Она долго смотрела на него.
— Моя любовь…
— Послушайте, Брюль, я верю, что вы были влюблены в меня. В этом нет ничего удивительного: я молода, имела имя и будущее для того, кто должен был получить мою руку; но это могла быть такая любовь, какие мы видим ежедневно, воспламеняющаяся утром и потухающая вечером. Я такой любви не желаю.
— Моя любовь, кажется, дала вам доказательство; она началась еще в детстве и живет еще, несмотря на то, что вы отняли всякую надежду; будучи отталкиваема, она возвращается; презренная, она все еще не потухла.
— Любовь это или самолюбие? — спросила маска. — В твоих поступках, Брюль, главную роль играет самолюбие.
Брюль немного помолчал и покачал головой.
— Не спорю, что, потеряв надежду на счастье, хочу теперь быть страшным и сильным.
Маска взглянула на него и, подпершись рукой, начала медленно и плавно говорить:
— Мы не знаем, что ожидает нас в будущем. Я буду с тобой откровенна: я тоже не была к тебе равнодушна, с тобой я была бы счастлива, так как у нас одинаковые характеры и мысли, но так лучше… муж и жена это сражающиеся на смерть враги, мы же можем быть верными друзьями.
— Друзьями! — прервал венецианец. — Как страшен этот гробовой покров, это имя друга!
Маска подняла голову и иронически ей покачала, причем бриллианты в ее короне ослепительно заблистали, ручкой же она ударила по руке Брюля.
— Муж будет любовником, а я другом, то есть отвергнутым слугой.
— Муж любовником? — засмеялась маска. — Где ты слыхал об этом? Эти два слова противоречат друг другу. Мой муж, мой муж! Да я его ненавижу, он мне гадок, я его терпеть не могу!
— Однако же, вы вышли за него замуж.
— Меня выдал отец-король, но это случилось к лучшему, поверь мне. Я с ним свободна и сохраню себя для будущего. Я верю в будущее и в мою звезду.
— Но встретятся ли когда-нибудь наши звезды?
— Если это предназначено, то должны встретиться.
— Вы говорите это, графиня, таким холодным, равнодушным тоном.
— Потому что я всегда умею владеть собой, люблю ли я, или ненавижу. Чувство, которое не умеют скрывать, становится добычей людей.
— Но как же верить в него, не видя?
— Что же такое по-вашему вера? — засмеялась прелестная маска. — Кто любит, должен чувствовать и угадывать, а кто не разгадает сердце женщины, тот его недостоин.