— Которая?
— Та, в белом платье и вся в брильянтах… блондинка!..
— Госпожа Данглар?
— Я не знаю, как ее зовут. Но это она, сударь, это она!
— Кто «она»?
— Женщина из сада! Та, что была беременна! Та, что гуляла, поджидая… поджидая…
Бертуччо замолк, с раскрытым ртом, весь бледный; волосы у него стали дыбом.
— Поджидая кого?
Бертуччо молча показал пальцем на Вильфора, почти таким жестом, каким Макбет указывал на Банко.
— О Боже, — прошептал он наконец. — Вы видите?
— Что? Кого?
— Его!
— Его? Господина королевского прокурора де Вильфора? Разумеется, я его вижу.
— Так, значит, я его не убил!
— Послушайте, милейший Бертуччо, вы, кажется, сошли с ума, — сказал граф.
— Так, значит, он не умер!
— Да нет же! Он не умер, вы сами видите; вместо того чтобы всадить ему кинжал в левый бок между шестым и седьмым ребром, как это принято у ваших соотечественников, вы всадили его немного ниже или немного выше, а эти судейские — народ живучий. Или, вернее, во всем, что вы мне рассказали, не было ни слова правды — это было лишь воображение, галлюцинация. Вы заснули, не переварив как следует вашего мщения, оно давило вам на желудок, и вам приснился кошмар, вот и все. Ну, придите в себя и сосчитайте: господин и госпожа де Вильфор — двое; господин и госпожа Данглар — четверо; Шато-Рено, Дебрэ, Моррель — семеро; майор Бартоломео Кавальканти — восемь.
— Восемь, — повторил Бертуччо.
— Да постойте же! Постойте! Куда вы так торопитесь, черт возьми! Вы пропустили еще одного гостя. Посмотрите немного левей… вот там… господин Андреа Кавальканти, молодой человек в черном фраке, который рассматривает мадонну Мурильо; вот он обернулся.
На этот раз Бертуччо едва не закричал, но под взглядом Монте-Кристо крик замер у него на губах.
— Бенедетто! — прошептал он едва слышно. — Это судьба!
— Бьет половина седьмого, господин Бертуччо, — строго сказал граф, — я распорядился, чтобы в это время был подан обед. Вы знаете, что я не люблю ждать.
И Монте-Кристо вернулся в гостиную, где его ждали гости, тогда как Бертуччо, держась за стены, направился к столовой.
Через пять минут распахнулись обе двери гостиной. Появился Бертуччо и, делая над собой усилие, подобно Вателю в Шантийи, последнее героическое усилие, объявил:
— Кушать подано, господин граф!
Монте-Кристо подал руку г-же де Вильфор.
— Господин де Вильфор, — сказал он, — будьте кавалером баронессы Данглар, прошу вас.
Вильфор повиновался, и все перешли в столовую.
VI
ОБЕД
Было совершенно очевидно, что, идя в столовую, все гости испытывали одинаковое чувство. Они недоумевали, какая странная сила заставила их всех собраться в этом доме. И все же, как ни были некоторые из них удивлены и даже обеспокоены тем, что находятся здесь, им бы не хотелось здесь не быть.
А между тем непродолжительность знакомства с графом, его эксцентричная и одинокая жизнь, его никому не ведомое и почти сказочное богатство должны были бы заставить мужчин быть осмотрительными, а женщинам преградить доступ в этот дом, где не было женщин, чтобы их принять. Однако мужчины преступили законы осмотрительности, а женщины — правила приличия: неодолимое любопытство, их подстрекавшее, превозмогло все.
Даже оба Кавальканти — отец, несмотря на всю свою чопорность, сын, несмотря на всю свою развязность, — казались озабоченными тем, что сошлись в доме этого человека, чьи цели были им непонятны, с другими людьми, которых они видели впервые.
Госпожа Данглар невольно вздрогнула, увидав, что Вильфор, по просьбе Монте-Кристо, предлагает ей руку, а у Вильфора помутнел взор за очками в золотой оправе, когда он почувствовал, как рука баронессы оперлась на его руку.
Ни один признак волнения не ускользнул от графа; одна лишь встреча всех этих людей уже представляла для наблюдателя огромный интерес.
По правую руку Вильфора села г-жа Данглар, а по левую — Моррель.
Граф сидел между г-жой де Вильфор и Дангларом.
Остальные места были заняты Дебрэ, сидевшим между отцом и сыном Кавальканти, и Шато-Рено, сидевшим между г-жой де Вильфор и Моррелем.
Обед был великолепен: Монте-Кристо задался целью совершенно перевернуть все парижские привычки и утолить еще более любопытство гостей, нежели их аппетит. Им был предложен восточный пир, но такой, каким могли быть только пиры арабских волшебниц.