Данглар походил на дикого зверя, которого травля возбуждает, затем приводит в отчаяние и которому силою отчаяния иногда удается спастись.
Он подумал о побеге. Но окружающие его стены были толще скалы, у единственного выхода из кельи сидел человек и читал, а за спиной этого человека двигались взад и вперед тени, вооруженные карабинами.
Его решимости хватило только на два дня, после чего он потребовал пищи и предложил за нее миллион.
Ему подали великолепный ужин и взяли предложенный миллион.
С этого времени жизнь несчастного пленника стала беспрерывным отступлением. Он так исстрадался, что не в силах был больше страдать, и исполнял все, чего от него требовали; прошло двенадцать дней, и вот, пообедав не хуже, чем во времена своего преуспеяния, он подсчитал, сколько выдал чеков; оказалось, что у него остается всего лишь пятьдесят тысяч.
Тогда в нем произошла странная перемена: он, который отдал пять миллионов, решил спасти последние пятьдесят тысяч франков, решил вести жизнь, полную лишений, лишь бы не отдавать эти пятьдесят тысяч; в мозгу его мелькали проблески надежды, близкие к безумию. Он, который уже так давно забыл Бога, стал думать о нем; он говорил себе, что Бог иногда творит чудеса: пещера может разрушиться, папские карабинеры могут открыть это проклятое убежище и явиться к нему на помощь, тогда у него еще останется пятьдесят тысяч франков, а этого достаточно для того, чтобы не умереть с голоду; и он со слезами молил Бога оставить ему эти пятьдесят тысяч франков.
Он провел так три дня, и все три дня имя Божье было непрерывно если не в сердце у него, то по крайней мере на устах. По временам у него бывали минуты бреда, ему казалось, что он видит через окно, как в бедной комнатке, на жалкой постели, лежит умирающий старик.
Этот старик тоже умирал с голоду.
На четвертый день Данглар был уже не человек, но живой труп; он подобрал все до последней крошки со своих прежних обедов и начал грызть циновку, покрывавшую каменный пол.
Тогда он стал молить Пеппино, как молят ангела-хранителя, дать ему поесть; он предлагал ему тысячу франков за кусочек хлеба.
Пеппино не отвечал.
На пятый день Данглар еле дотащился до двери.
— Вы не христианин! — сказал он, стоя на коленях. — Вы хотите уморить человека, брата вашего перед Богом!
"Где все мои прежние друзья, где они?" — пробормотал он.
И он упал ничком.
Потом поднялся и в исступлении крикнул:
— Начальника! Начальника!
— Я здесь! — внезапно появляясь, сказал Вампа. — Что вам угодно?
— Возьмите мое последнее золото, — пробормотал Данглар, протягивая свой бумажник, — и оставьте меня жить здесь, в этой пещере. Я уже не прошу свободы, а только прошу оставить мне жизнь.
— Вы очень страдаете? — спросил Вампа.
— Да, я жестоко страдаю!
— А есть люди, которые страдали еще больше.
— Этого не может быть!
— Но это так! Те, кто умер с голоду.
Данглар вспомнил того старика, которого он во время своих галлюцинаций видел в убогой каморке, на жалкой постели.
Он со стоном припал лбом к каменному полу.
— Да, правда, были такие, которые еще больше страдали, чем я, но это были мученики.
— Вы хотя бы раскаиваетесь? — раздался чей-то мрачный и торжественный голос, от которого волосы Данглара стали дыбом.
Своим ослабевшим взором он пытался вглядеться в окружающее и увидел позади Луиджи человека в плаще, полускрытого тенью каменного столба.
— В чем я должен раскаяться? — едва внятно пробормотал Данглар.
— В содеянном зле, — послышался тот же голос.
— Да, я раскаиваюсь, раскаиваюсь! — воскликнул Данглар.
И он ударил себя в грудь исхудавшей рукой.
— Тогда я вас прощаю, — сказал неизвестный, сбрасывая плащ и делая шаг вперед, чтобы стать на освещенное место.
— Граф де Монте-Кристо! — в ужасе воскликнул Данглар, и лицо его, уже бледное от голода и страданий, побледнело еще больше.
— Вы ошибаетесь, я не граф де Монте-Кристо.
— Кто же вы?
— Я тот, кого вы продали, предали, обесчестили; я тот, чью невесту вы унизили, тот, кого вы растоптали, чтобы подняться до богатства; я тот, чей отец умер с голоду по вашей вине. Я обрек вас на голодную смерть, и все же я вас прощаю, ибо сам нуждаюсь в прощении; я Эдмон Дантес!
Данглар вскрикнул и упал к его ногам.
— Встаньте, — сказал граф, — я дарую вам жизнь. Ваши сообщники были не столь счастливы: один сошел с ума, другой мертв! Оставьте себе ваши пятьдесят тысяч франков, я их вам дарю, а пять миллионов, которые вы украли у сирот, уже возвращены. А теперь ешьте и пейте; сегодня вы мой гость. Вампа, когда этот человек насытится, он свободен.
Данглар, пока граф не удалился, продолжал лежать ничком; когда он поднял голову, он увидел только исчезавшую в проходе смутную тень, перед которой склонялись разбойники.
Вампа исполнил приказание графа, и Данглару были поданы лучшие плоды и лучшее вино Италии; затем его посадили в почтовую карету, провезли по дороге и высадили у какого-то дерева.
Он просидел под ним до утра, не зная, где он.
Когда рассвело, он увидел поблизости ручей; ему хотелось пить, и он подполз к воде.
Наклонившись, чтобы напиться, он увидел, что волосы его поседели.
XX
ПЯТОЕ ОКТЯБРЯ
Было около шести часов вечера; опаловый свет, пронизываемый золотыми лучами осеннего солнца, падал с неба на голубые волны моря.
Дневной жар понемногу спадал, и уже веял тот легкий ветерок, что кажется дыханием самой природы, просыпающейся после знойного полуденного сна: сладостное дуновение, которое освежает берега Средиземного моря и несет от побережья к побережью аромат деревьев, смешанный с терпким запахом моря.
По этому огромному озеру, простирающемуся от Гибралтара до Дарданелл и от Туниса до Венеции, плавно двигалась в первой вечерней дымке легкая, стройная яхта. Казалось, это скользит по воде распластавший крылья лебедь. Она неслась, стремительная и грациозная, оставляя позади себя фосфоресцирующий след.
Последние лучи солнца угасли на горизонте, словно воскрешая ослепительные вымыслы античной мифологии; нескромные солнечные блики еще вспыхивали на гребнях волн, выдавая тайну Амфитриты: пламенный бог укрылся на ее груди, и она тщетно пыталась спрятать возлюбленного в лазурных складках своего плаща.
Яхта быстро неслась вперед, хотя, казалось, ветер был так слаб, что не растрепал бы и локоны на девичьей головке.
На баке стоял какой-то человек, высокого роста, с лицом бронзового цвета, и смотрел неподвижным взглядом, как навстречу ему приближалась земля, темным конусом выступавшая из волн, подобно исполинской каталонской шляпе.
— Это и есть Монте-Кристо? — задумчиво и печально спросил путешественник, по-видимому распоряжавшийся маленькой яхтой.
— Да, ваше сиятельство, — отвечал капитан, — мы у цели.
— Мы у цели! — прошептал путешественник с какой-то непередаваемой грустью.
Затем он тихо прибавил:
— Да, здесь моя пристань.
И он снова погрузился в думы; на губах его появилась улыбка, что была печальнее слез.
Спустя несколько минут на берегу вспыхнул слабый, тотчас же погасший свет, и до яхты донесся звук выстрела.
— Ваше сиятельство, — сказал капитан, — с берега нам подают сигнал; хотите сами на него ответить?
— Какой сигнал? — спросил тот.
Капитан показал рукой на остров: к вершине его поднимался одинокий белесый дымок, расходящийся в воздухе.
— Да, да! — сказал путешественник, как бы очнувшись от сна. — Хорошо.
Капитан подал ему заряженный карабин; путешественник взял его, медленно поднял и выстрелил в воздух.
Не прошло и десяти минут, как на яхте уже спустили паруса и был сброшен якорь в пятистах шагах от небольшой пристани. На волнах уже качалась шлюпка с четырьмя гребцами и рулевым; путешественник спустился в нее, но вместо того чтобы сесть на корме, покрытой для него голубым ковром, скрестил руки и остался стоять.